Приглашение в зенит (авторский сборник) - Георгий Гуревич

А потом мы свернули в сторону, и дорога запетляла по склонам, обходя каждый овраг. Красоты открывались за каждым поворотом — так хотелось выйти из машины, посмаковать, впитать живописность. То появлялся откос с кизиловыми кустами, оплетенными колючками; то лужайка с ручьем, сбегающим вприпрыжку; то голый обрыв, истекающий родниковой водой; то изъеденные ветром скалы с капюшонами, шлемами, шляпами, коронами, скалы–близнецы, скалы–пальцы, скалы–собаки.

В каждой скале была своя фигура, лишь бы фантазии хватило.

— Работайте, Юра, ножками работайте! Как бы нам назад под уклон не покатиться.

На подъемах ощутимо труднее было гнать машину вверх. Мускулами чувствовал я крутизну.

— Передохнуть хотите, Юра?

— А далеко еще?

— Ну и где же ваша спортивная закалка? Два часа покрутили ногами — и пшик!

Наконец среди скульптурных скал открылся синий треугольник. Дорога свернула к нему, машина резво покатилась под уклон. Теперь уже педали сами раскручивали мои ноги. Замелькали белые домики, частоколы палок, поставленных для винограда. Еще два–три поворота, и Гелий затормозил перед красочной вывеской: “Дом юных техников”. Вывеска была, а ворот и забора не было. Впереди в пыльно–желтых скалах стояли навесы. И сверкал ярко выбеленный домик в два окна: “вилла” Гелия. И ютились под окнами пятнышки редкой тени от трех бескровно–зеленых, как бы запыленных масличных деревьев — оливковая роща, обещанная мне для отдыха.

— Ну и как вам понравилась моя машина? — спросил Гелий за обедом.

Обед был обыкновенный, холостяцкий, самодеятельный: помидоры, хлеб, рыбные консервы и кофе растворимый. Я сам в Москве трижды в день ем хлеб и консервы, если некогда ходить в столовую. Никому не рекомендую подобную диету, но в холостяцкой кухне важнее всего экономия времени.

— Машина превосходна, — сказал я. — Спортсмены ухватятся за нее с восторгом. Такое своеобразное сочетание авто и вело. И техника работает, и мускулы, и сила нужна, и уменье. Превосходно!

Я хвалил от всей души и с удивлением увидел, что лицо Гелия вытянулось.

— Я делал ее не для спортсменов, — сказал он. — Это машина “вместо спорта”. Человек едет домой с работы и по дороге разминается. Пятнадцатиминутная зарядка в пути.

— А если он не ездит на работу? Если у него служба рядом с домом?

— Но не в колесах же суть — суть в педалях. Я сконструировал педальный регулятор скорости, его можно приладить к любой машине, к любому мотору, тепловому или электрическому. В результате спорт в рабочее время. Нужны тебе киловатт–часы — покрути, поработай руками или ногами. Что вы скажете на это, великий разбазариватель часов?

Я — разбазариватель часов? Клевета какая!

— Что я скажу? Я скажу, что ваше изобретение направлено не по адресу. С машинами имеют дело шоферы, машинисты, мотористы, но они и так не избавлены от физического труда: таскают, ворочают, поднимают. А спорт нужнее всего белым воротничкам — бумажным труженикам. Им что прикажете крутить, какие регуляторы? Ручку арифмометра, что ли?

— А у них регуляторы будут в быту. Вот поглядите, как это организовано на нашей станции. Ладно, кофе потом допьете, не ради кофе сюда приехали. Пошли покажу.

Станция юных техников была довольно обширна. В Восточном Крыму, где воды маловато и почти нет зелени, полным–полно сухих пустырей, и Гелию отрезали площадь не скупясь. Между скал там ютилось десятка два просторных навесов, будочек, сараев, носивших гордые названия мастерских и лабораторий. Впрочем, все строения были аккуратно выкрашены, даже украшали яркими красками одинаково бесцветные известковые скалы. Внутри будочки были чисто убраны и оформлены в основном лозунгами с любимыми изречениями самого Гелия, например:

“Надейся на себя!”

“Руки приложи!”

“Все, что сделано, сделано людьми. Все, что придумано, придумано людьми. Все, что не придумано, можешь придумать ты”.

“Головой думай, головой!”

“Не ищи там, где все ищут; не шарь там, где все шарят. Открытия прячутся в тупиках, куда никто не заглядывает, куда не считают нужным заглянуть”.

“Думай об узком месте. Где загвоздка, там и гвоздь решения”.

“Усложнение — не откровение”.

“Не бойся материала — он мертвый. Руки приложи!”

“Сделай, что задумал. Наоборот попробуй тоже”.

Под этими изречениями, запоминая их невольно, трудились до полусотни юных конструкторов: пионеры из ближайшего лагеря, нарядные пионерки в ослепительно белых блузках и синих юбках, босоногие аборигены, загорелые до синевы, и приезжие “дикари”, розовые, как бы ошпаренные солнцем. Многие, как я узнал позже, уже третий год подряд заставляли своих родителей приезжать в Приморское. Им интересно было проводить дни в цветастых сарайчиках, где Гелий обрушивал на стриженные под машинку головы град своих идей. В свою очередь, сам он получал целую команду добровольных помощников. Некоторые уже приобрели известное мастерство и в моделировании, и в конструировании даже. Я не удивлюсь, если лет через десять появятся в разных ОКБ молодые инженеры, которые на производственных совещаниях будут изрекать с апломбом: “Главное, определить узкое место. Где загвоздка, там и гвоздь решения”.

Пока что все эти потенциальные изобретатели усердно крутили ручки руками и педали ногами. Крутили, пуская в ход станки, крутили на кузне, раздувая мехи, крутили у циркулярной пилы; чтобы зажечь каждую лампочку, что‑нибудь накручивали. Ребята старались: крутили добросовестно, самоотверженно, я бы сказал — истово. Иногда это выглядело комично. Я вспоминал индукционные телефоны времен гражданской войны. Их тоже надо было накручивать, прежде чем начать кричать в трубку: “Алё, барышня! Барышня, алё, вы оглохли, что ли?”

— Вы что улыбаетесь? — спросил Гелий подозрительно.

— Гелий, извините меня, но это игра. Вы придумали хорошую, веселую игру для не очень занятых ребят. Рабочий на заводе предпочтет щелкнуть выключателем, не станет терять время на накручивание.

— Это не трата времени, а сбережение.

— Но ведь накручивание — добавочная работа. И без нее обойтись можно.

— Добавочная, но полезная. Вы, например, заряжали аккумулятор, крутя педали. Ребята, крутя ручки, накачивают воду в душ.

— Усложнение — не откровение, — съязвил я.

— Ну хорошо, допустим, это условность, допустим, это игра. Но и экономия времени. Сто миллионов человек в стране ежесуточно тратят полчаса на приседание и нагибание. Так пусть приседают и нагибаются, заряжая аккумуляторы и накачивая баки. Сто миллионов человек по полчаса, пятьдесят миллионов человеко–часов, шесть миллионов работников в строю. Это же целое богатство, непочатые залежи труда.