В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г. - Сергей Снегов

Петров посмотрел на браслет, подаренный ему Полиной. Красивая серебряная вещь. Смешно и трогательно, как она помнит всякие даты и события, эта Полина. Конечно, он был когда-то, их «первый поцелуй», но был давно. Для Петрова важнее сейчас, чтобы и нынешние их поцелуи были не хуже — лучше того, первого.

С годами тяга Полины и Петрова друг к другу не потеряла ни остроты, ни новизны. И Петров не без основания думает, что заслуга тут принадлежит ему. Пс его инициативе политика далекого расстояния — основная в их жизни. Послушайся Петров Полину — и они давно уже были бы женаты. И кто знает, приелись бы, надоели бы друг другу. Возможно, уже разошлись бы.

А этого нельзя допустить, потому что тогда рассыпался бы не только интимный, но и научный их союз.

Как он отбивался сегодня от браслета. Конечно, браслет мужской. Но Петров признает украшения исключительно на женщинах. И если согласился нацепить на руку это серебро, то лишь из желания угодить Полипе, не расстраивать ее в самом начале вечера. Дома Петров его снимет. Правда, Полина говорила, что эта штуковина не простое украшение, а ее изобретение и со временем Петров поймет его назначение, но Петров не обратил внимания на эти слова. Мало ли чего изобретала Полина! Он не взял бы ее к себе в лабораторию, если бы она не была талантливым психологом-прибористом.

Лаборатория с приходом Полины сразу приняла завершенный вид. Десятки людей, занятых одним делом, и среди них первые — Полина и Петров, Петров и Полина.

Они объединены любовью и делом — что может быть прекраснее?

Надо признаться, что сегодняшний вечер вообще-то доставил Петрову удовольствие. Он расслабился. Полина была нежна, не касалась в разговоре болезненных тем.

И если бы не его уход, уже автоматически портивший настроение Полине, все было бы великолепно.

Конечно, было бы еще прекраснее, если бы Петров остался или взял Полину с собой — впереди еще целое воскресенье. Но Петров не мог сделать ни того, ни другого. Ему нужно было поработать одному. А Полина — помощница на людях — наедине только сбивала его с рабочего лада. Он любил Полину, его тянуло к ней. И если вместе — не считая, разумеется, рабочих часов — они бывали не так часто, как того хотелось бы Полине, то только потому, что у Петрова были дела. Дела, стоявшие над ним, над его отношениями с Полиной. Работа, которой он отдал себя целиком. И если уж быть объективным, то сама Полина тоже была предана делу. Она делает успехи, а для серьезной работы ей тоже необходимо время. Успехи Полипы Петров принимал близко к сердцу, и его огорчало, что Полина порой относилась к ним легкомысленно. А ее жалобы на одиночество!.. Как может быть одинок человек, если он увлечен работой?…

Нет в Полине той самоотверженности, которая вообще, по-видимому, присуща только мужчинам, — самоотверженности служения идее. Иначе Полина радовалась бы, что жизнь свела ее с Петровым, человеком неординарным, подарила ей не банальные семейные узы, которыми могут похвастаться сотни тысяч, миллионы людей, а истинную любовь, любовь духа, которая не нуждается в бесконечных сиюминутных подкреплениях.

Уходя, он думал о ней. Думал он о ней и пока добирался до дому — сначала пешком, потом, большую часть пути на оставленном вне поля зрения Полины «зонтике».

Сколько раз, бывало, он оставлял «зонтик» у Полининого порога — свидетельство того, что он долго у нее не задержится. Сколько раз прочитал Петров на лице Полины огорчение, прежде чем додумался оградить ее от этого бессмысленного переживания.

И все-таки — вопреки своей правоте — Петров испытывал нечто похожее на угрызения совести, когда вспоминал свою маленькую, нахмуренную, беззащитную Полину, уже не пытавшуюся его остановить, удержать.

Бедная Полина!..

Но едва «зонтик» приземлился у ворог загородного дома Петрова, усилиями сотрудников превращенного в дублирующую Центральную приемную, и Петров заметил свечение в одном из окон, как мысли об оставленной в слезах женщине отошли на задний план. А потом и вовсе испарились.

Свечение не прекращалось. Оно напоминало свечение звезды в небе. Петрову даже показалось на мгновение, что так и есть, что это не звезда поселилась в его кабинете, а он сам из кабинета смотрит в небо и видит ее там. Впечатление было ошеломительным, никогда еще не испытанным, и Петров, наполненный острым переживанием, не сразу догадался, что свершилось наконец то, чего он ждал уже десять лет, к чему так готовился, что продумал до таких мелочей.

Секунду, только одну секунду, если вообще можно было бы измерить этот микроскопический отрезок времени, жила мысль не отсылать машину, взмыть вверх, уйти от неизбежного, уклониться от встречи. Но он прикрыл в себе это желание, как прикрывают лицо мертвого. Слишком много сделано уже, чтобы встреча состоялась, — это раз. Во-вторых, встреча состоится, в конце концов, и без Петрова, самое позднее через час в Центре, но состоится. И в-третьих, Петрову уже доводилось испытывать страх предвкушения, страх, в котором сливаются воедино и желание непременно получить долгожданное, и опасения — вдруг полученное окажется не таким, как он себе его представлял, или попросту ненужным, или — еще хуже — неприятным и необратимым.

Бояться было чего. Несмотря на то что все возможные варианты нежелательного воздействия на земную среду в результате контакта с парапами были взвешены; несмотря на то что десятки лучших умов Земли — тут Петров не без гордости отмечал, что и сам был среди них, — разработали меры предосторожности на случай проявления агрессивности со стороны гостей, — несмотря на все это, в запасе у парапоз всегда мог оказаться еще один, непредусмотренный ход — этакий троянский конь, — и тогда могла полететь вверх тормашками вся выстроенная система защиты, а вместе с ней и Земля и человечество. Ответственность была огромная. По существу, земляне знали о парапах лишь то, что те сообщили им о себе. Но, впрочем, это тоже уже обдумывалось…

Теперь, глядя на свечение в своем кабинете, Петров отчетливо понимал: отступать поздно. Парапы уже там.

Петров задержался в прихожей у зеркала. Осмотрел себя с ног до головы инспектирующим взглядом. Привычка к подтянутости срабатывала безотказно. Ни малейшей небрежности в костюме, ни малейшей неряшливости в мыслях. По внешнему виду Петрова сразу можно было понять, что он человек серьезный и прекрасно сознает ответственность и важность момента. Должно быть, это понимали и те, что ждут его там, за дверью.

Интересно, как они выглядят, его парапы, парапы Петрова. Петров улыбнулся, подмигнул своему отражению и решительно направился к кабинету.