Договорились. Часть 2 - Ирина Воробей

Он вечно каких-нибудь бездомных щенят или котят подбирает, выкармливает их и раздает потом в добрые руки, — защищала Игнатьева.

Карина согласилась, что это был весьма весомый аргумент.

— Ну, че, устроим тройное свидание? — рыжие глаза Игнатьевой загорелись коварными искорками.

Карина с Настеной кивнули и захихикали. Все трое чокнулись бокалами.

Оказалось, чтобы поболтать обо всем на свете хватило половины ночи. Потом все трое устали и рухнули на кровать. Спали, не раздеваясь. Карина засыпала с новым чувством — абсолютным умиротворением на душе, несмотря на то, что ее ждало в ближайшей перспективе. Старая жизнь все еще разрушалась, а из-под обломков уже проглядывала новая, более осознанная и счастливая. Да, она многое потеряла, но еще больше приобрела.

Эпилог

Карина сидела в центре большого кабинета у основания овального стола и оглядывала лица преподавателей, которые в составе этической комиссии во главе с исполняющим обязанности ректора рассматривали ее дело. Формулировки ее смешили. Она чувствовала себя на постановочном суде, которое показывают по телевизору с актерами пятого эшелона. Из-за деликатности темы члены комиссии чувствовали себя очень неловко, гораздо более скованно, чем она. Родители сидели сбоку. На их лицах застыл недоуменный ужас. Им все рассказали, но они ничего не поняли. Взгляды обоих медленно переходили от говорящего председателя Губкина к дочери и обратно. Девушка сидела с прямой спиной, сложив ногу на ногу, а руки треугольником сверху, и невнимательно слушала.

До заседания ее беспокоило только то, привлекут ли Зайкина вместе с ней, но, судя по тому, что вызвали только ее, все имеющиеся записи стримов комиссия просматривать не стала. Им бы и времени не хватило. Поэтому теперь она не переживала. Просто ждала, когда все формальности будут соблюдены, и ее заставят подписать приказ об отчислении. Единственная причина, по которой она не хотела, чтобы слушание закончилось, это родители.

Морально она все еще не была готова с ними на такую тему разговаривать. Разумеется, деться теперь никуда не могла. Губкину пришлось вывалить все ее грязное белье наружу. Члены комиссии даже вспомнили Жерара, удивлялись тому, как он буквально на следующий день после поста уволился и уехал из страны, намекали на тайную связь, в которой Карина без стыда и совести призналась. Рассказала, что они встречались по обоюдному согласию и на ее обучение, равно как и на его работу, это никак не влияло. Губкин с этим охотно согласился. Преподаватель по маркетингу, самая пожилая из всех присутствующих, презрительно фыркнула, но озвучивать свои мысли не стала.

Губкину пришлось напомнить о случае с Луковским. Родители рты пораскрывали, когда услышали, что Карина с ним переспала ради оценки, а ее отчислили, потому что об этом стало известно. Она не поднимала на них глаза. Только постоянно облизывала губы нервно. И жаждала воды. В горле сохло, как в пустыне.

— Ну, Ермакова, что скажешь? — Юрий Петрович смотрел снизу, округлил плечи, втягивал в них голову, тоже смущался.

Перед ним лежали распечатки скриншотов с ее стримов не самого приличного содержания. Карина не сразу осознала, что он прямо сейчас на все это смотрит и видит ее перед собой. Стало неловко. Щеки впервые с начала слушания зарумянились.

— Все так и есть, — ответила девушка, прочистив горло. — Я вылетела с бюджетного места, потому что преподаватель хотел воспользоваться своим служебным положением, завалил меня на экзамене и принудил к сексу. Я вынужденно согласилась. Но об этом узнали, и меня все равно отчислили. Пришлось поступать на платное. И чтобы оплачивать учебу, я занялась вебкамом.

— Похвальная у тебя тяга к знаниям, конечно, — хмыкнул Губкин.

Карина усмехнулась.

— Господи, — мать прижала ладонь ко рту и вытаращила глаза на дочь.

Отец весь напрягся и сильно сжимал челюсти, аж желваки проступили.

Члены комиссии перевели взгляды на ее родителей. В них она тоже читала легкое презрение и бесилась на это. Все эти преподаватели, самый свет университета, чинные, дорого одетые, ездящие на престижных автомобилях, видимо, плохо представляли, каково это, когда нет денег на образование.

— И тебе не стыдно? — не выдержала преподаватель по маркетингу.

Карина испытала стыд только за то, что до сих пор не запомнила даже ее фамилии, настолько она была неинтересной, а весь ее курс — сплошной нудятиной. Чтобы как-то ее обозначать про себя, назвала «Печкиной».

— А за что? — девушка пожала плечами и выдала речь, к которой ее готовила Игнатьева. — Вебкам законодательством не запрещен. Я никому своим поведением и деятельностью вреда не причинила. В моих стримах я даже не рассказывала о том, что учусь в каком-либо заведении. И вообще не понимаю, как университет может пострадать от этого.

— Это развращение молодежи! — ворчала «Печкина». — Ты через своего молодого человека призвала всех студентов университета подписываться на твой профиль!

— Я не призывала, меня подставили, — выдохнула Карина, сама понимала, как это неправдоподобно звучит. — Но даже если так, все студенты совершеннолетние и свободны подписываться на что угодно. Кто не хотел, тот не подписался. Я никому свои стримы не навязывала.

Она перекрестила ноги и подперла голову рукой. Утро еще не закончилось, а усталость накатила вечерняя.

— И зачем мы вообще здесь собрались? Вы меня перевоспитать надеетесь? — девушка решила идти внаглую, чтобы поскорее закончить это шапито. — Им за двадцать лет не удалось сделать из меня порядочного человека, а вы за два часа рассчитываете? Тем более я уверена, что ничего плохого не совершала. На моих стримах никто, кроме меня, не страдал. Все только удовольствие получали.

— Ты торговала собой за деньги, — «Печкина» разошлась, глаза наливались яростью.

«Господи, что ты пытаешься защитить?» — недоумевала Карина, а вслух произнесла:

— Вы делаете то же самое.

Члены комиссии вытаращили глаза. Родители вытянулись. А Карина вспомнила слова Зайкина и повторила их:

— Все торгуют собой. Кто-то руками, кто-то мозгами, а я женскими прелестями. Чем я хуже вас?

Губкин хохотнул и погладил усы. Фраза ему понравилась. Он кивнул с одобрением. «Печкина» беззвучно разбухала, а остальные члены комиссии переглядывались между собой.

— Ладно, спасибо, Ермакова. Твою позицию мы услышали, — ректор повернул голову к родителям. — Мария Андреевна, Анатолий Сергеевич, вы желаете что-нибудь добавить? Какое у вас мнение по всей этой ситуации?

У матери уже слезились глаза. Хотел сказать отец, но она его перебила.

— Это все наша вина. Мы такие ужасные родители. Первую дочь загубили, вторая… вот, а третья вообще сбежала, — рыдания она прикрыла платком и отвернулась от комиссии.

Преподаватели испытали еще большую неловкость и зашептались. Губкин хмурился. Карина смотрела на мать сперва с укоризной, а потом сжалилась. Украдкой задела и отца