Черта прикрытия - Иэн Бэнкс

Зависнув над крышей, она била огромными черными крыльями и смотрела, как приближается огромный жукофлайер, прибывший выгрузить последнюю группу тех, кто за плохое поведение временно попал в Ад и уже с трудом сохранял рассудок после туристической поездки вокруг всей Преисподней. Жукообразная машина приземлилась в жарком пылевом вихре, который внес разнообразие в черный кровяной поток, окрасив его патиной, и осыпал мельницу поднятой им спекшейся грязью.

Чуть в стороне от мельницы натужно вращалось колесо, выжимая вопли и стоны из костей, связок и сухожилий, из которых оно было сделано и в которых вопреки здравому смыслу все еще теплилась жизнь.

Каждый взмах могучих крыльев доставлял ей слабую боль.

Чей убила свою тысячу душ, отправила их в небытие, освободила от мучений. С тех пор минуло уже некоторое время. Она по-прежнему не могла определить, как быстро оно течет в виртуальном окружении Ада. Для нее прошло тринадцать сотен дней, иными словами, почти три года по павулианскому счету, которым она пользовалась в базовой Реальности[35].

С каждой новой смертью в нее переходила частичка боли, и в этом лампоголовый владыка демонов, по крайней мере, точно не соврал. Тут болит зуб, там тянет желудок, постоянно ноет голова, в одном бедре точно нерв защемило, каждый раз, как ее когти сжимаются и разжимаются, она точно высекает ими болевые искры, а когда она определенным образом напрягала крылья, их сводила нестерпимая судорога… тысяча почти неисчислимо малых частиц муки от укусов, уколов, растяжений, вывихов, язв, царапин, потертостей — каждая могла обосноваться в уже облюбованном другой месте или найти себе свежее, нетронутое дотоле гнездилище по собственному предпочтению. Она уже давно бросила себя обнадеживать, будто в ее истерзанном огромном темном теле не найдется таких нетронутых мест, потому что они обнаруживались раз за разом. Она вспоминала, как под конец своей жизни в Убежище стала Верховной Матерью. Тогда ее тело тоже болело, ныло, саднило.

Но там смерть хотя бы исполняла свою функцию, даруя спасение от страданий.

Никакую боль она не могла выделить особо, и даже все вместе они не сильно ее ослабляли. Однако все они ее грызли, каждая играла отведенную роль, заполняя дни ее нынешнего бытия непрерывной, неизбывной, истирающей терпение мукой, и хуже всего было то, что она постоянно ворчала на себя, жалела и корила за то, что так повелась на разводку, дала себя в это втянуть.

Но она все еще способна была подниматься в воздух и много летала, изучая горемычную географию Преисподней. Ее видели. Ее полеты принимали за знамения. Ей поклонялись, как божеству. Но она еще не отдавала себе полного отчета, что сделалась элементом новоявленной мифологии этого искусственного мира. Пожалуй, если бы она по-прежнему была безумна и блуждала в оголенных, почерневших от огня, но пахнущих болотной тиной лесах, бродила по истыканным воронками от снарядов бетонным отмелям и засыпанным окалиной холмам, если бы она до сих пор не преодолела душевную травму, под воздействием которой взялась некогда отрицать само существование базовой Реальности, где протекала ее нормальная жизнь, — тогда бы она тоже поклонялась самой себе и молила овеянную легендами, иногда мелькавшую в просветах меж тяжелых облаков ангелицу смерти явиться за ней и освободить наконец от страданий.

Она облетала всю Преисподнюю, добралась до ее границ, хотя на это путешествие у нее ушло много десятков дней. Она колотилась о железные стены, грызла их и царапала когтями, пытаясь безо всякого результата пробить в них проход, и в конце концов смирилась с тем, что, по-видимому, место это действительно не бесконечно. У него были границы, хотя и очень далекие.

Она закартировала его в уме и все время держала эту карту перед внутренним оком. Вот там — обугленные равнины и отравленные болота, засушливые бесплодные земли, исходившие паром горячие топи и земли засоленные, похожие на донышко белой кастрюли, щелочные озера и кислотные пруды, грязевые гейзеры и потоки лавы, катящиеся через поразительно разнообразные пустоши этого края; вон там — исполинские пики железных гор и красные от крови ледники, а вот окружающие всю Преисподнюю моря, что тянулись до подножия железной стены и кишели жуткими прожорливыми тварями.

Вот там — огромные двери с тяжеленными створками, впускавшие новоосужденных, и дороги для башенных колесниц, сложенные телами мертвых и умирающих: по ним доставляют ужасные грузы в огромные тюрьмы и концентрационные лагеря, в казармы и на заводы, где обреченные на рабский труд из века в век тянули лямку бессмысленной, опустошающей работы. У других свои судьбы; вон здесь обретаются те, кого приговорили к вечным блужданиям по пустыне или среди руин, а вон там бредут те, кого мобилизовали на бесконечную войну, сраженные на которой тут же поступали на вторпереработку, и война продолжалась, не утихая и на день, хотя и пожирала тысячи и десятки тысяч жизней ежедневно с обеих сторон.

Ибо у Преисподней было две стороны, хотя тем, кто внезапно перенесся бы с одной стороны на другую, найти мельчайшее различие между ними было бы очень сложно. Несчастных узников Ада обычно распределяли на каждую загодя, чтобы соблюдалось примерное равенство живой силы: половина на ту сторону, половина на другую.

Было две пары дверей с двумя парами тяжелых створок, но в них можно было только войти, на выход они не работали. Было две сети улиц и бульваров, вымощенных разъятыми спинами и размозженными костями. Два полных набора заводов, тюрем, лагерей и бараков. И даже — что ее больше всего поразило — двое огромных королей-демонов: каждый владычествовал на своей стороне Преисподней. Они сражались за центральную область Ада, бросая в бой свои силы с каким-то маниакальным наслаждением, ибо знали, что недостатка в новобранцах никогда не будет, и те, кого убьют сегодня, непременно воскреснут завтра для новых пыток и наказаний.

Иногда, очень редко, одной из сторон удавалось достичь военного превосходства, то ли волею случая, то ли благосклонностью удачи, а может, благодаря умелому руководству. Тогда создавалась угроза для равновесия сил и территорий, и возникала перспектива прекращения войны. Тогда стороне, которой временно угрожало поражение, поставляли новых рекрутов, закрыв одни ворота и оставив работать другие, так чтобы все новоприбывшие в Ад узники отправлялись к тем, кто в данный момент терпел неудачу. Мало-помалу за счет простого численного превосходства равновесие восстанавливалось, и война могла продолжаться в прежнем режиме.

Она думала о тех вратах, через которые они с Прином проникли в Ад, как о Восточных, за неимением лучшего выбора. Итак, она была сейчас на стороне Востока, но почти каждая деталь существования на Восточной стороне колоссального конфликта в точности повторяла положение дел на Западе. Обе стороны на таком отдалении представлялись одинаково отвратительными. На Западе, впрочем, ее не очень-то привечали. Маленькие быстрокрылые демоны вылетали ей навстречу и атаковали, как только она забиралась слишком далеко от линии фронта бесконечной войны, поэтому она старалась держаться оттуда подальше или просто летала так высоко, что они бессильны были ее достать. Оттуда не было видно, что творится внизу.

И все же она время от времени летала к Западным вратам, пронизывая темные кучевые облака, нависшие над ними, и даже, если была такая возможность, опускалась — обычно лишь на несколько минут — на вершины иззубренных оледенелых пиков, подальше от мест, в которых разыгрывались самые жаркие битвы и где роилось больше всего вражеских демонов.

На Западе ли, на Востоке она смотрела с этих вершин, укрываясь от холода огромными крыльями, которыми сама легко бы подняла бурю, и наблюдала за тем, как проплывают клочковатые синюшные облака над далекими равнинами ужаса и боли. В ее душу вливался ужасавший ее саму восторг.

Избавив от страданий тысячную душу, она вцепилась когтями в полусъеденное тело, прилетела к раскаленному докрасна железному престолу лампоголового великана-демона, который сидел, задумчиво воззрившись на вонючие задымленные равнины, внимая долетавшим оттуда стонам и воплям, и швырнула обглоданные останки к его ногам.

— Чего тебе? — бухнула огромная тварь, презрительно отпихнув то, что осталось от трупа, исполинской ножищей.

— Тысяча душ, — ответила она, ловя воздушные течения и удерживаясь на уровне его лица, но на почтительном расстоянии от трона, чтобы он не мог ее схватить без предупреждения, — тысяча дней с тех пор, как ты сказал мне: как только я освобожу десять раз по сто душ, ты откроешь мне, что случилось с моим возлюбленным, с моим спутником в первом пребывании здесь — Прином.

— Я сказал лишь только, что подумаю об этом, — прогромыхал голос.