Волшебники - Майк Эшли

Щетина попадает во вспоротую плоть, застревает там, не давая ранам закрыться, а крови остановиться. Когда порезы Нокса заметят, его пошлют на госпитальную баржу, пришвартованную у конца мола.

А оттуда побег с Дана’Мана — от магов — так близок.

— Как ты сумел это сделать? — спросила Сервилль. Она уставилась на руку Нокса с откровенным интересом. Ей всегда нравилась кровь.

«Вот оно, — подумал Нокс. — Вот ложь, которая изменит мою жизнь навсегда».

— Детеныш лисьего льва, — ответил он. — Я пошел на пляж поискать крабов, а эта тварь пряталась за глыбой льда.

— Детеныш сделал это? — Сервилль наклонилась ближе, сняла перчатку и протянула руку к порезу.

Нокс отпрянул, поморщившись. Он согнул руку, и края раны разошлись. Кровь заструилась потоком. Сервилль облизнула губы.

— Ты меня не получишь! — сказал великан.

Он сидел на кушетке, заливая меха кровью, и ждал слов, которые освободят его. Навряд ли они придут от Сервилль: она здесь гораздо дольше его, пришла из западных племен и кажется слишком жестокой. Но скоро должны вернуться другие. Надо подготовиться.

— Ты убил его? — спросила Сервилль.

— Нет, он уплыл. Нырнул, как только ударил меня.

Сервилль воззрилась на Нокса:

— Тебя побил детеныш?

Нокс пожал плечами:

— Я там не драки искал, а крабов. Хотелось поесть чего-нибудь не похожего на это дерьмо, что подают за столом.

— Мы едим для того, чтобы жить, а не для удовольствия, — буркнула женщина, вновь посмотрев на его окровавленную руку.

— Вы, западные жители, такие примитивные, — ответил он, и Сервилль, откинув голову, захохотала. Нокс взглянул на ее оружейный пояс в ту секунду, когда она отвернулась. Так, на всякий случай. Они служили в одном отряде, но вот в друзьях у него эта женщина никогда не ходила.

В шатер вошли Джакс и Мортон, рыгая и смеясь; за ними влетело облако холодного воздуха и снега.

— Нокс подрался с детенышем лисьего льва и проиграл, — заявила Сервилль.

Мортон сел на свою кровать, будто и не заметив ее слов. Женщина подошла к нему. Иногда эти двое любили порезвиться, и Нокс искрение надеялся, что они не начнут прямо сейчас.

— Выглядит неприятно, — хмыкнул Джакс, стоя над пострадавшим и осматривая раны. — Шрам будет огромный. Больше, чем у меня! — Он показал узел зарубцевавшейся плоти на своей руке.

— Замечательно, — ответил Нокс. — И да, это действительно больно.

— Тебе нужно на госпитальную баржу. Лисьи львы разносят заразу. Без обид, Нокс, но мне вовсе не хочется подцепить от тебя какую-нибудь гадость.

«Вот они! — пронеслось в голове у великана. — Слова, которые освободят меня».

— Ты так думаешь? — спросил он. — Но ведь все не так плохо. Кровотечение почти остановилось и…

— Как давно это случилось?

— После того как вы отправились поесть.

— Оно уже давно должно было прекратиться, — пробормотал Джакс. — У кроутов кровь не идет долго, ты же знаешь. Что-то не дает ей свернуться, а ране закрыться. Еще раз повторю: я не хочу подхватить от тебя заразу. — Он отступил назад, давая Ноксу встать.

Сервилль и Мортон заинтересовались происходящим, почувствовав угрозу в голосе воина.

— Теплая постель и внимание медиков! — воскликнул Мортон. — Не притворяйся, что не хочешь туда идти!

Нокс решил не рисковать и промолчал. «Я себя выдам, — подумал он, — если и дальше буду отпираться. Они поймут, что я не хочу больше видеть их. Никогда. Сервилль и Мортон не слишком расстроятся, но Джакс мне вроде как друг».

Великан закинул пояс с оружием на плечо, раненую руку спрятал под курткой, не продевая в рукав, и вышел на воздух.

Нокс глубоко вздохнул. Где-то в этом котле миазмов притаилась свобода.

Воины-кроуты захватили в плен Нокса, когда он был еще ребенком. Великан ничего не знал о своем прошлом, хотя иногда видел сны, которых не узнавал и не понимал. В них являлись добрые лица людей, зеленые поля, деревня, существующая для жизни, а не ради войны. Он не знал, что случилось с этими людьми, с этими местами, и притворялся равнодушным. Нокс был таким же кроутом, как все. Словно он родился здесь и жил, как любой воин, чтобы служить магам. Его воспитание и тренировка были тому залогом.

Новая Земля — единственное поселение на Дана’Мане, носящее имя. Она была тем местом, где высадились маги, после того как их выгнали с принадлежавшей им по нраву Норилы. Так говорили — а значит, это было истиной. Маги приплыли сюда, чтобы зализать раны, нанесенные им высокомерными норильскими армиями, и вместе с уцелевшими войсками кроутов сделали это место своим домом. Гавань приглянулась изгнанникам длинным, изгибающимся молом. Он заслонил берег от штормов, бушевавших все то время, пока маги плыли, и позволил им без происшествий высадиться на остров снега и льда. И сейчас, когда маги редко выходили из своего убежища около вулкана, расположенного в милях от воды, Новая Земля все еще оставалась особенным местом.

Нокс провел здесь всю свою жизнь. Он уходил только для того, чтобы тренироваться в военном искусстве на горных склонах или участвовать в набегах на острова, расположенные к востоку и западу от Дана’Мана. Нокс ел здесь, упражнялся в ожидании обещанной войны, пил, спал, совокуплялся, заводил друзей и терял их. Он возвращался сюда залечивать редкие раны, полученные во время набегов, отдыхал в дни, отведенные для развлечений, охотился с приятелями на морских змей, сражался на ристалищах. Он называл это место домом. Но все же… у него были те сны. Зеленые, а не белые поля. Жизнь ради жизни и мира, а не войны. И Нокс все чаще и чаще стал задумываться, куда же эти видения могут его привести.

Он вышел из бараков и направился вниз, к пологому спуску, ведущему к Новой Земле. Отсюда открывался вид на гавань, изгибающуюся в море, словно выпростанная рука самого Дана’Мана. По всей длине мола были пришвартованы лодки, но первыми в глаза бросились два военных корабля. В пять раз больше любого другого судна, с огромными мачтами и свернутыми парусами, они были готовы выйти в море спустя мгновение после приказа. Снег и лед вылепили причудливые скульптуры на их снастях. С этого расстояния Нокс едва различал фигуры людей, снующих по гавани, но суета портовой жизни заставила его на секунду с тоской вспомнить об относительном спокойствии бараков.

Но рука пульсировала болью. Щетина в ранах не давала им закрыться. Нокс вынул руку из-за пазухи и удивился: кровь все еще бежала из порезов. Сколько же ее вытекло!.. Какая мрачная ирония — умереть от кровопотери теперь, когда он наконец-то собрался с духом и решил бежать. Бежать — после стольких лет в плену, всех этих смутных мыслей о свободе… Никто не увидит, как он упадет в снег, и жизнь его вместе с мыслями о зеленых полях просочится в вековые льды. Окоченевшее тело найдут на склоне холма, разморозят и скормят тренированным соколам, которые иногда спускаются из-под облаков. Его убил детеныш лисьего льва, будут говорить все вокруг и, возможно даже, смеяться. А через несколько недель или даже дней от Нокса не останется и воспоминания.