Великий Сталин - Сергей Кремлев

Секретарём же ЦК вместо Попова 13 декабря 1949 года был назначен Хрущёв, отозванный из Киева. Вряд ли в этой дате со стороны Сталина или кого-то ещё был какой-то намек… Но дата оказалась, как сейчас говорится, «знаковой»… Хрущёв рядом со Сталиным стал для ничего не подозревающего о том Сталина в обозримой перспективе смертельно опасным.

Небезынтересно, как через много лет после смерти и Сталина, и своего отца Никиты Хрущёва дело с Поповым представил в своих «воспоминаниях» сын Хрущёва Сергей. В его описании выходило, что Сталину-де доложили о существовании «московского» заговора, аналогичного «ленинградскому», во главе с Поповым. Сталин срочно вызвал Хрущёва и «вручил ему кипу документов», якобы обвиняющих в антисоветской деятельности чуть ли не все московское руководство…

И Хрущёв-де занялся расследованием, а когда Сталин через несколько недель поинтересовался результатами, Хрущёв-старший «постарался убедить его, что донос липовый». Далее Хрущёв-младший сообщал, что Попова-де «назначили директором завода, там он в глазах Сталина не представлял угрозы», и резюмировал: «…а следовательно, жизнь его (Попова. – С.К.) находилась в безопасности…»

Цену «свидетельствам» сына Хрущёва читатель, знакомый с положением дел по документам, может определить и сам.

Юбилейный для Сталина год заканчивался. И он был, как и все остальные годы его жизни, полон больших и малых проблем… Были среди них порой и проблемы «юбилейные», однако речь – не о сталинском юбилее. Десятого октября из Киева в Москву по «ВЧ» позвонил Хрущёв – насчёт празднования 10-летия присоединения Западной Украины. Он предлагал провести демонстрации и военные парады в Киеве, Львове и Ужгороде, заложить монументы, выпустить документальный фильм и… переименовать город Станислав в город Сталинокарпатск.

Телефонограмму передали Сталину на юг, где он с 5 сентября до 7 декабря был в отпуске, и Сталин всё одобрил, кроме идеи переименования (лишь в 1962 году Станислав переименовали в Ивано-Франковск).

Туда же, на юг, Поскрёбышев переправлял и бумаги, подобные письму главного редактора журнала «Огонёк» Алексея Суркова, где тот 18 ноября 1949 года просил санкции на публикацию в 50-м номере журнала статьи кинооператора М. Ошуркова «Незабываемые встречи» – о киносъёмках Сталина.

Статья была написана в откровенно слащавой манере, и судьба её оказалась той же, что и у хрущёвской идеи со Сталинокарпатском.

Так что «отпуск» был для Сталина понятием весьма условным – и в «отпуску» дела, большие и малые, от себя не отпускали… Скажем, в Военно-Воздушных Силах и в Гражданском воздушном флоте участились катастрофы… И уже в «отпуску» Сталин думает о какой-то замене Вершинину в ВВС и Байдукову в ГВФ и 12 сентября 1949 года пишет Маленкову, что «Байдуков – хороший летчик, но как руководитель очень слаб» и что Вершинина можно бы заменить на Жигарева… И уже в сентябре 1949 года бывший второй пилот Чкалова 42-летний Георгий Байдуков отправляется – нет, не в ГУЛАГ, а на учёбу в Высшую военную академию им. К.Е. Ворошилова, по окончании которой получит в 1952 году пост заместителя начальника Главного штаба войск ПВО страны по специальной технике.

Приходилось Сталину задумываться и о вещах, ещё менее приятных, чем замена слабых руководителей… Так, в 1949 году встал вопрос о восстановлении отменённой 26 мая 1947 года смертной казни. В 1950 году она была восстановлена для «шпионов, изменников и диверсантов», и это было необходимостью – США все чаще забрасывали на территорию СССР именно диверсантов и все активнее разворачивали разведку против нас, пользуясь, в том числе, кадрами германских спецслужб – абвера и СД, а также резервами из «перемещённых лиц». Да и внутренние причины для ужесточения высшей меры наказания имелись.

В связи с последним замечу: Советский Союз времён позднего Сталина (не говоря уже о СССР конца 30-х годов) «продвинутые» «историки» подают как чуть ли не сплошной ГУЛАГ. В опровержение этого можно привести немало личных воспоминаний всё ещё живущих современников той эпохи. Скажем, мой отец в ответ на вопрос: «Вы что, чувствовали себя рабами?» лишь рассмеялся. К слову, как раз в 1949 году, в двадцать пять лет, он, молодой дежурный по горке станции Нижнеднепровск-Узел, вступил в ряды ВКП(б).

Можно в опровержение лжи о «гулаговском» образе жизни в послевоенном СССР привести и документы – сегодня в принципе доступные. Однако я познакомлю читателя всего лишь с одной дневниковой записью писателя Михаила Пришвина. Это был чисто личный дневник, в нём практически нет записей о политике, событиях в обществе и т. п. К тому же Пришвин не был очень уж взыскан тогда официальным вниманием и лаской. И это обстоятельство – если верить «историкам»-«демократам» – само по себе могло обеспечить ему внимание со стороны «органов». Так вот, 17 июля 1952 года Пришвин записал:

«Вчера поднимался молодой человек в гору с вёдрами, увидел меня, поставил вёдра на землю и подошёл.

– Здравствуйте, Михаил Михайлович, я читал вашу книгу «Наша страна».

– Ну и что?

– Оказалось, вы и в Сибири были.

После того вышла заминка.

– А вы что делаете? – спросил я читателя.

– Я старший инспектор МВД.

– МВД, – сказал я, – это московская… А как дальше?

– Что вы! – отвечает. – Какое московская, это на всю страну: Министерство внутренних дел.

Так мы и встретились, и разошлись с моим читателем…»

Вот так «полицейская» держава, в которой образованный, развитой и несколько даже опальный (в те годы) гражданин не знаком с аббревиатурой, за которой скрывается главное «полицейское» ведомство!

Нет, по мере того как страна освобождалась от тяжести развалин, она дышала всё более полной грудью, потому что становилась год от года богаче, образованней, мощнее, а значит – и свободнее.

Сам же Сталин старел и слабел…

В 1945 году в ответ на предложение поставить в берлинском Трептов-Парке его исполинскую статую он отверг идею в весьма иронической манере. И кончилось тем, что в Берлине на пьедестал Победы встал советский солдат-освободитель со спасённой им немецкой девочкой на руках и с мечом в правой руке. Причём скульптор Вучетич вспоминал, что на макете памятника у солдата в руке был автомат, но именно Сталин предложил заменить его на меч, в очередной раз выказав точный художественный вкус и политическую мудрость.

К началу 50-х годов он уже не возражал, например, против разработки в 1949 году проектов монумента себе для Всесоюзной сельскохозяйственной выставки или против установки на входе в Волго-Донской канал в Сталинграде огромной его бронзовой статуи.