Ур,сын Шама. Фантастический роман - Евгений Войскунский

Раздвинув тростниковые шторы, завешивающие дверной проем, вышел из дома на веранду Гийом Турильер, хозяин бунгало. Шел он трудно, со стуком ставя протез и медленно перенося на него тяжесть тела. Ур придвинул ему кресло.

— Спасибо, мосье. — Турильер сел и принялся одной рукой набивать трубку рыжим табаком. Ловко он делал это. Вторая рука в черной перчатке неподвижно лежала на колене. — Я слышал, вы чуть не угодили в пасть Лизетте? — спросил он.

— Лизетта — это любимая акула Гийома, — пояснил Русто, усмехаясь. Он до сих пор не может ей простить того, что она однажды позавтракала его ногой.

— Да, мосье, мы с ней чуть не столкнулись носами, — сказал Ур, прислонившись к столбику веранды. — Спасибо Арману. Я ведь даже не сразу сообразил, что это акула,

— Много было у меня врагов, — сказал Турильер, — и не до всех мне удалось добраться, но до Лизетты я доберусь… — Он добавил замысловатое французское ругательство и, спохватившись, извинился перед Нонной. — Вы тут настреляли столько рыбы, — продолжал он, обволакиваясь табачным дымом, — что мой Жан-Батист еле управляется на кухне. Впрочем, он теперь разрывается между кухней и политикой. Вчера полдня митинговал в Морони решал вопрос, не отделить ли Коморские острова от Франции.

Ур с интересом смотрел на Турильера. Со слов Русто он знал, что этот искалеченный человек прожил бурную жизнь.

Внук коммунара, сто лет назад сосланного на Новую Каледонию и там женившегося на полинезийке, сын моряка, впоследствии хозяина рыбной лавчонки, Гийом Турильер родился на Таити. Он помогал отцу в лавке, а потом сбежал от тяжелой его руки, от вечной рыбной вони, нанялся юнгой на шхуну-копровоз. Был много и нещадно бит, и однажды негодяй шкипер проломил ему нос. Плавал Гийом гарпунером на китобойце, возил контрабанду в Пондишери, сидел в сингапурской тюрьме, пытал счастье в ловле жемчуга на Туамоту. Там же, на архипелаге, нанялся в ихтиологическую экспедицию и свел знакомство с молодым Русто, помогал ему испытывать новый аппарат для подводного дыхания. Превосходный навык ныряльщика и практическое знание океана и его обитателей сделали Турильера незаменимым сотрудником экспедиции. К этому времени умер его отец на Таити, в приливе запоздалой нежности завещав блудному сыночку убогую свою рыботорговлю. Турильер продал лавку и, без особого сопротивления поддавшись уговорам Русто, уехал во Францию. Некоторое время он изучал в Сорбонне зоологию. Женился на дочери антиквара, романтической девушке, без памяти влюбившейся в «ловца жемчуга», «коричневого флибустьера», или как там еще она его называла, и все бы пошло хорошо у молодого ихтиолога, если б не война. В июне 1940 года, когда немецкие танковые дивизии устремились к Парижу и развалился фронт, Турильер попал в плен, но сумел бежать. После долгих скитаний он очутился в Алжире. В 43-м в составе французского африканского корпуса сражался в Тунисе. В 44-м высадился в Нормандии. В январе 45-го в Арденнах взрывом немецкой гранаты ему оторвало руку. В погонах капрала, с пустым рукавом, с нашивками за ранения Турильер возвратился в Париж — и убедился, что никто его здесь не ждал. Жена его была теперь женой юриста, делавшего политическую карьеру. Турильер опять уехал в южные моря. На Мадагаскаре он снова встретился с Русто и много лет подряд плавал с ним в качестве ихтиолога. Потом купил на острове Гранд-Комор клочок земли, построил бунгало и вот уже восемнадцать лет безвыездно жил здесь, зарабатывая поставкой редких пород рыб в частные аквариумы Европы и Америки…

— Не собираешься ли, Гийом, стать первым президентом Коморской республики? — спросил, посмеиваясь, Русто.

— Ни первым, ни последним, — прохрипел Турильер. — С меня хватит вашей проклятой суеты. Все тлен, все прах, дорогой мой Жюль. Мне, кроме покоя, ничего от жизни не надо.

Ур задумчиво смотрел на его коричневое лицо со шрамом на щеке, с проломленным носом, с раскосыми глазами под гривой седых волос. Потом перевел взгляд на пальмовую рощицу, начинавшуюся сразу за бунгало, на заросли акаций и дынных деревьев, за которыми уходил вверх по склону горы лес, настоящие джунгли с гигантскими папоротниками и хвощами — древнейшими растениями Земли. Выше лесной полосы гора была покрыта кустарником, но тут и там виднелись серо-черные обнаженные места, прорезанные глубокими морщинами, — лавовые поля, как объяснил Русто. Еще выше гора уходила в серое облако, в шапку дымных испарений, вечно окутывающих верхушку.

— Мосье Турильер, — сказал Ур, — если вы так дорожите покоем, то почему же поселились на склоне вулкана?

Турильер повернул к нему голову.

— Картала ведет себя смирно, — сказал он.

— Но ведь она — действующий вулкан и может в любую минуту…

— Может, — хохотнул Турильер. — А разве, мосье, не на вулкане обосновалась вся эта штука, именуемая жизнью? Вы, как я слышал, повидали такое, чего ни один человек не видел. Уж вы-то, мосье, должны бы знать, как случайна и ненадежна жизнь во Вселенной. Или, может, Вселенная набита разумной жизнью, как мои аквариумы — рыбой?

— Нет, — сказал Ур. — Не знаю, как Вселенная, а в нашей Галактике разумная жизнь сравнительно редка.

— Вы говорите — редка, а я говорю — случайна. Так не лучше ли перестать притворяться, что мы — венец создания? Не лучше ли играть в открытую: вот я, а вот вулкан? — Турильер опять извергнул хриплый смешок. — По мне так лучше, мосье.

Нонна внимательно слушала этот разговор, шедший по-английски.

— Странно вы рассуждаете, — обратилась она к Турильеру. — Жизнь — не игра, и жизнь не случайна, она возникла в закономерном ходе эволюции — это знает любой школьник, во всяком случае, у нас… Человек вовсе не беззащитен перед природой, наоборот — он активно воздействует на нее…

— Зачем? Простите, мадемуазель, что прервал вас, но для чего это нужно — воздействовать на природу?

— То есть как — для чего? — Нонна выглядела несколько растерянной. Если бы человечество рассуждало, как вы, люди до сих пор жили бы в пещерах и носили звериные шкуры…

— И это было бы куда разумнее, чем вступать с природой во враждебные отношения. Посмотрите, что мы с ней сделали. Мы отравили ее дымом и химикалиями, загадили нефтью и отбросами, задушили бетоном. Не думайте, милая моя мадемуазель, что природа будет терпеть такое надругательство вечно. В один прекрасный день она взбунтуется.

— Идеализм какой-то! — воскликнула Нонна, порозовев. — Природа была враждебна первобытному, а не современному человеку. В нашем веке человек близок к полному господству над природой. Это процесс сложный, противоречивый, и загрязнение среды оказалось некоторым образом неизбежным следствием. Но что же делать? Цивилизация — процесс необратимый. Выход только один — предотвратить дальнейшее загрязнение, постараться встать с природой в гармонические отношения.