От Красного террора к мафиозному государству: спецслужбы России в борьбе за мировое господство (1917-2036) - Юрий Георгиевич Фельштинский

Через несколько дней Бовин затронул тему Калмановича в беседе со спикером кнессета Довом Шилански. Тот обещал переговорить с премьером.

9 июня было получено письмо от генерального директора канцелярии премьер-министра Йозефа Бен-Аарона, где сообщалось, что дело Калмановича «изучается».

В июле 1992 года премьер-министром Израиля стал Ицхак Рабин, и в начале сентября Бовин направил ему письмо:

Я не могу и не хочу обсуждать юридическую сторону вопроса… Время, когда в отношениях между нашими странами господствовали недоверие и подозрительность, уходит в прошлое. И пусть вместе с ним уйдет в прошлое и дело Калмановича — порождение этого времени. Досрочное освобождение этого человека могло бы стать еще одним свидетельством того, что путь назад закрыт, что Россия и Израиль смотрят в будущее.

1 ноября Бовин снова поднял вопрос о Калмановиче в разговоре с Рабиным. Информируя МИД об этом разговоре, он сообщал, что «процедура займет еще полтора-два месяца»[319].

В декабре посол Израиля А. Левин сообщил Руцкому, что израильтяне решили освободить Калмановича «при условии его незамедлительного выезда из страны». 10 марта 1993 года президент Израиля подписал указ о досрочном освобождении Калмановича. 13 марта в Израиль прилетел Кобзон, предложил Бовину отметить освобождение «на троих». «Но мне представлялось неудобным встречаться в данной ситуации с Калмановичем. Поэтому на следующий день мы с Кобзоном отмечали “на двоих”», — вспоминал Бовин.

Отмечать было что: не для кормления Калмановича, жившего в тюрьме весьма вольготно, летал к нему в Израиль Кобзон. Калманович имел доступ к международным счетам группы Питовранова, которыми оперировал до момента ареста, поэтому заинтересованность Питовранова и входивших в его группу генералов КГБ в освобождении Калмановича была легко объяснима. Договорились, что Калманович предоставит полную информацию по счетам в банках только после своего освобождения. Верный агент Бобкова Кобзон в этом деле старался помочь, как мог, хотя и не был посвящен во все детали операций Калмановича и группы Питовранова.

«Когда мы приехали в Москву, — вспоминал Калманович, — Кобзон открыл мне все двери. Я ему очень за это благодарен». На самом деле «все двери» Калмановичу открывал не Кобзон, а кураторы Калмановича из КГБ — Питовранов, Бобков и Иванов. Возможности у них для этого были неограниченные, так как Москва ими полностью контролировалась через многочисленную агентуру 5-го Управления.

Кобзон и Калманович организовали несколько акционерных обществ с названием «Лиат-Натали» — по именам своих дочерей, и провели через них необходимые взаиморасчеты. Но с самим Калмановичем Кобзон вскоре «раздружился». «Наши пути в бизнесе разошлись. Иногда мы встречаемся и вежливо здороваемся», — вспоминал Калманович.

«Бизнес» тут был не при чем. Поставленное спецслужбами задание агент Кобзон выполнил. На этом его обязательства в отношении Калмановича кончались. «Лиат-Натали» были платой Калмановича Кобзону за посредничество в деле освобождения из израильской тюрьмы. Никаких иных обязательств у них не было. Это была одна из многочисленных операций советско-российских спецслужб. Основанием для дружбы она не являлась.

Несколько схожими оказались судьбы еще двух еврейских эмигрантов, выбравшихся в Израиль. Лев Авнерович Леваев родился 30 июля 1956 года в Ташкенте. Родители его были бухарскими евреями, относились к числу приверженцев Любавического Ребе. Отец работал директором крупного универмага, что давало семье возможность жить достаточно обеспеченно. Авнер Леваев был активным членом ташкентской общины Любавических хасидов и подпольным раввином. Надежной помощницей мужу была его жена Хана, мать их четырех дочерей и одного сына, Льва.

В многочисленных интервью Лев Леваев рассказывал об активной религиозной деятельности своего отца, а также деда, который за свою деятельность был сослан в Сибирь на 25 лет.

Религия, ее руководители и просто верующие в Советском Союзе были не в почете. В СССР они подвергались разного уровня гонениям. В числе наиболее преследуемых были хасиды, осуществлявшие свою деятельность на нелегальной основе, обучая детей в подпольных школах-хедерах и способствуя выезду из СССР за границу на постоянное место жительства последователей своего учения.

В СССР хасидские общины и их руководители находились в постоянной разработке органов советской госбезопасности. В 1927 году в Ленинграде ОГПУ арестовало шестого Любавичевского раввина Иосефа-Ицхака Шнеерсона и его секретаря Хаима Либермана, у которого при обыске нашли письма «философа-мистика Барченко».

Барченко был инициатором организации экспедиции на Тибет для поисков легендарной Шамбалы. В состав группы, кроме русского художника Николая Рериха, был также включен убийца германского посла Мирбаха Яков Блюмкин — в роли персидского купца Султанова, продавца и коллекционера уникальных древнееврейских книг. Именно при его содействии Барченко оказался в ОГПУ, где служил под руководством другого известного чекиста Глеба Бокия. Так что не был Барченко ни «мистиком», ни «философом», а занимался продвижением идей мировой революции в различных странах через связи с хасидами, исмаилитами, мусульманскими суфийскими дервишами, караимами, тибетскими и монгольскими ламами. С этой целью Барченко планировал проведение в Москве съезда религиозно-мистических обществ России и Востока.

За всей этой деятельностью стояло ОГПУ в лице его ответственного сотрудника Глеба Бокия, выделившего Барченко на его нужды из средств ведомства более 100 тысяч рублей — по тем временам сумму весьма значительную. На эти деньги из числа религиозных лидеров вербовались агенты, которые силой своего высокого морального авторитета могли оказывать выгодное ОГПУ влияние как на своих приверженцев, так и на широкую общественность.

Барченко установил контакт не только с шестым Любавическим Ребе, но и с его будущим преемником. Однако происки чекистов не были секретом для руководителей хасидов. По этой причине они прибегали в своей деятельности к строгой конспирации. Седьмой Любавический Ребе, многие годы живший в США, в контактах с единоверцами, проживавшими на территории СССР, неукоснительно следовал этим требованиям. Свои послания он подписывал «Дедушка» и был убежден, что агенты советской разведки находятся даже в центральном офисе Хабада в Нью-Йорке.

Активные деятели хасидской общины Ташкента — отец и дед Льва Леваева — не могли не быть в поле зрения советской госбезопасности. Можно только удивляться, как при таком общем положении дел и при сосланном деде отцу Льва Леваева — Авнеру — удавалось не только продолжать свою деятельность, но и сколотить серьезное для советских времен состояние, по словам Льва Леваева — миллион долларов.

В мае 1959 года Верховный Совет СССР принял указ, в соответствии с которым КГБ поручалось ведение дел о контрабанде и валютных операциях. Основным подразделением, занимавшимся этой проблемой, стал 16-й отдел ВГУ. Соответствующие подразделения были созданы в КГБ союзных и автономных республик. Одним из громких дел тех лет стало дело валютчиков Рокотова, Файбишенко и Яковлева, которые первоначально были осуждены на 8 лет лишения свободы, а после указаний 1-го секретаря