Струны души - Светлана Богославская

Я услышал, как зашумел поезд и понял, что он отъезжает. Всё! Это был конец! Минуты две я слушал шум поезда. И вот и этот шум затих. Всё стихло! Я вновь был один! У меня снова не было друзей!

Глава 11 «Капелька надежды и… угаснувшая вера»

— Я снова один! — тихо пел я, играя на гитаре. — И это никак не изменить! Я снова одинок! И нет у меня друзей….

Я замолчал, продолжая играть на гитаре грустную мелодию. Конечно же, мне не очень нравилась эта песня. Она была слишком грустной, а слова были какими-то скучными. Ну, кому будет интересно слушать такую песню? Но ничего поделать с собой я не мог. Я не мог писать другие песни. Мне было грустно, и я мог писать песни только о том, что меня беспокоило. Ничего другого мне в голову не шло!

Уже прошло две недели после уезда Димы. Мне было очень тяжело после того, как он уехал. Ведь мало того, что я потерял своего единственного друга, так ещё мне теперь даже поговорить нормально было не с кем. Конечно, мы с Димой периодически созванивались. А точнее он мне звонил практически каждый день. Когда Дима только приехал на место, он понятное дело сразу мне позвонил. Конечно, у него не сразу всё наладилось, и сначала ему было также тяжело, как и мне, а может даже ещё тяжелее, но потом Диме понравилось в том месте, куда они приехали с родителями. А точнее ему даже стало хорошо там, и ему только меня там не хватало, и он очень по мне скучал, как он мне постоянно говорил по телефону. А так всё было просто замечательно. И я был рад за него. Я, правда, был рад, что у него всё наладилось, и больше никто ему и его семье не досаждал. Они могли жить спокойной и счастливой жизнью и ни о чём не беспокоиться. Ну, по крайней мере, не беспокоиться из-за родных, которые им тут пытались испортить жизнь. Там им никто ничего испортить не пытался, и там им было гораздо лучше, чем здесь.

Не смотря на то, что я был рад, что у Димы всё наладилось, мне всё равно было тяжело, и я очень сильно тосковал по нему, но по телефону я старался делать вид, что у меня всё хорошо. Я не хотел расстраивать Диму или портить ему настроение. У него всё налаживалось и мне не стоило лезть к нему со своими проблемами и рассказывать ему как мне тут плохо без него. Это всё равно ничего не даст и ничего не изменит. От этого только у самого Димы ухудшится настроение, а этого мне не хотелось. Так что мне оставалось только молчать и притворяться, что у меня тоже всё хорошо, и я тут держусь, хоть это было и вовсе не так. Я понимал, что врать лучшему другу нехорошо, но другого выбора у меня не было. Это было ради самого Димы. Ему не стоило знать, как у меня здесь по-настоящему дела. Диме сейчас приходилось труднее, и беспокоить его было не очень хорошо с моей стороны. Я должен был лишь порадоваться за него, а также поддержать его, что я и старался делать. Омрачать его пребывание в месте, где ему было так хорошо, я не хотел.

А Диме там было всё лучше и лучше. Родители ему всё же купили собаку и именно ту, что он хотел. От этого Дима был просто на седьмом небе от счастья. Он был так рад этому. Он часа два, а может больше мне по телефону рассказывал всё об этой собаке. Рассказывал и о своей первой прогулке с ней, и о том, какая она красивая, умная и так далее. Он просто всё о ней рассказывал и даже не хотел замолкать. Ему очень нравилась собака, что родители ему купили, и он просто влюбился в неё. Собака очень сильно осчастливила его, и мне даже теперь казалось, что я ему не так уж и нужен, ведь у него теперь была собака, которую он так давно хотел. Но, понятное дело, что Дима мне говорил, что всё равно скучает по мне и никакая собака не может ему заменить меня. Но увидеться нам всё равно было суждено нескоро и пока что мы могли лишь созваниваться и делиться всем, что с нами происходило. Что мы и делали, а точнее в основном что-то Дима мне рассказывал, а я лишь молчал, слушал его и периодически что-то вставлял. Мне рассказывать было почти нечего, а вот у Димы происходило много всего и ему хотелось многим поделиться и многое рассказать. И я ему не мешал и просто слушал его.

Да, мы созванивались очень часто, но никакие звонки не могли заменить нормальное общение с другом. И от этих звонков мне лишь становилось ещё тяжелее и больнее. Именно после этих звонков я наиболее ярко осознавал, что больше не встречусь с Димой и не смогу с ним нормально пообщаться. Может Диме становилось легче от звонков, но не мне. Мне от них было лишь труднее, но и не говорить с Димой я не мог. Ведь он мне звонил, и я должен был ему отвечать и говорить с ним. Он был моим другом, и я не имел никакого права забывать его. Я не имел права так поступать с ним! А если я перестану отвечать на звонки Димы, это будет означать, что я пытаюсь его забыть. И Дима точно меня не поймёт и ему будет больно и обидно из-за этого. Он такого не заслужил. Он же не виноват в том, что всё так вышло, и мы больше не увидимся. Он сам не хотел уезжать, но им пришлось это сделать. И теперь оставалось лишь смириться со всем произошедшим и привыкать к новым реалиям.

Из моей груди вырвался тяжёлый вздох. Воспоминания о Диме давили на самое больное, и мне вновь становилось грустно и тяжело. Без него всё было не так. Мне было тяжело, где бы я ни был. И в институте, и дома, и на улице. Раньше, как бы мне ни было трудно в институте, меня успокаивали мысли о встрече с Димой. Теперь же у меня больше таких мыслей и не могло быть, а мысли, что Дима может