Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы - Михаил Осоргин

Петру Ивановичу Фролову благоразумные люди говорили:

— Что вы делаете, Петр Иванович! Зачем?

— Да ведь что ж, не все ли равно! Тоже и на земле удовольствия немного.

— Лопнет шар — вы и пропадете.

— Может случиться. Но что же поделаешь: вызвался полететь, и отказаться как-то неловко.

— А вызвались зачем?

— Пришлось. Мне говорят: «Не полетите!» — а я говорю: «Полечу!» Вот теперь и лечу.

Человек был занятный, приветливый и в обращении простой. Считался одним из лучших остроумцев. Обедал по хорошим домам.

Собралось множество знакомых, жмут руку на прощанье. Попрощавшись со всеми, Петр Иванович залез в корзинку, машет ручкой и шапочкой. И вот тут немец, чего-то такое попробовавши, заявляет, что лететь вдвоем и думать невозможно: шар никак не подымет. Петр Иванович огорчился, плечами пожал и говорит:

— Ну, что же делать! Я вылезу.

И действительно вылез, грустный, но спокойный.

Естественно, что публика хотела очень сильно бить Петра Ивановича, и не только знакомые, но и посторонние, кто платил деньги. К счастью, присутствие и распорядительность полицеймейстера Огарева спасли положение, и Петр Иванович успел благополучно скрыться от общего внимания.

Из-за такого пустякового случая мы бы, конечно, не начали писать рассказ. Как увидит читатель далее, дело гораздо серьезнее и пахнет трупом. Но предварительно нужно было пояснить, каков был Петр Иванович Фролов, герой рассказа, и почему к нему относился с подозрительностью московский губернатор Закревский, человек решительнейший и характера деспотического.

Достаточно сказать, что этот Закревский высек и выслал из Москвы настоящего французского гражданина, дамского парикмахера, который позволил себе не только причесывать дам, но и продавать им какие-то таинственные предметы неизвестного нам назначения, поименованные в губернаторском приказе «механическими аппаратами». Очевидно, это были очень любопытные штуки, так как у нас, в противоположность другим странам, иностранцев любили и никуда не высылали, хотя бы у них были визы и отечество. Выславши парикмахера, Закревский занялся и Петром Ивановичем, вся вина которого заключалась в острословии и находчивости. Было общеизвестно, что именно Петр Иванович назвал губернатора Закревского «китайцем», каковая кличка очень привилась в обществе и навсегда за губернатором осталась. Возможно также, что Петр Иванович наболтал еще чего-нибудь лишнего, что было подхвачено и пошло гулять по Москве. Коротко говоря, Петр Иванович Фролов был внезапно сослан в город Колу Архангельской губернии за болтовню. Там он прожил в ссылке два года.

Но и этот случай — только предисловие. А начинается все с того момента, как Фролов, вернувшись из ссылки в Москву и узнав, что губернатор Закревский уже в отставке, зашел к нему повидаться, остался обедать, провел у него весь день, остался ужинать, — и между гонимым и гонителем установились наидружеские отношения, так что Петр Иванович с тех пор стал в семье Закревских своим домашним человеком, которому безгранично доверяли и без которого просто жить не могли.

Причина такой дружбы остается невыясненной, как неясна была, собственно, и подлинная причина высылки Петра Ивановича. Вообще в этом деле неясного очень много. Кто, например, мог бы сказать, простил ли Фролов Закревскому свое былое унижение или только затаился, чтобы потом отомстить? Однако большинство полагает, что простил, а все дальнейшее было чистой случайностью и следствием природного легкомыслия Петра Ивановича Фролова.

Мы имеем в виду дело о трупе, к которому наконец и переходим.

Чувствуя свое здоровье достаточно подорванным службой и неприятностями, бывший губернатор Закревский с семейством выехал за границу, а именно в Италию, страну теплую и очень по тем временам приятную.

Соскучившись о дружественном семействе, выехал в Италию и Петр Иванович. Встретились во Флоренции, ели там макароны, осматривали храм Санта Мария Новелла, гуляли в парке Кашинэ, катались во Фьезоле слушать орган и любоваться видом, оказывали, по мере сил и расположения, должное внимание вину кьянти, собирались ехать и в Рим. И посреди всех этих невинных и приятных развлечений бывший губернатор Закревский возьми и умри!

Умирать и дома неприятно, а уж в чужих краях — хлопот не оберешься. Счастье, что у семьи покойного — жена и дочь — оказался тут же преданный друг, Петр Иванович Фролов. Он решительно отстранил от всех хлопот убитых горем родных, не только две ночи самолично читал над покойным, сделал куда нужно заявления и заказал свинцовый гроб, но и вызвался доставить этот гроб в Россию, в имение Ивановское Подольского уезда, где решено было похоронить отца, мужа и друга.

Жена и дочь выехали вперед, чтобы все дома приготовить. Петр Иванович, с печальным грузом, выехал немедленно вслед за ними через Германию. В пути не раз ощупывал в кармане документы, к этому грузу относящиеся, и на остановках проверял, не отцепился ли случайно вагон с телом друга. Но все было в порядке, и в полагающийся день и час Петр Иванович со свинцовым гробом прибыл в немецкий город Берлин.

Он бывал здесь и прежде, хорошо говорил по-немецки, любил и сосиски, и пиво, и сигары из гаванской капусты, и все, чем была славна Германия середины девятнадцатого века. Пожалуй, здесь ему нравилось даже больше, чем в Италии, к тому же теперь в кармане Петра Ивановича были немалые деньги, полученные им на расходы по доставке печального груза.

На этот раз Петр Иванович остановился не в маленьком, как делал раньше, — а в наилучшем отеле Берлина, что было ему необходимо как представителю семьи знатной и высокочиновной. По общительности характера он всем рассказал, что везет в Россию тело усопшего знаменитого генерала, с которым был связан узами неразрывной дружбы. Особенной спешки не было: гробница в имении вряд ли приготовлена, — и Петр Иванович выехать из Берлина не спешил.

Нужно, конечно, учесть и его душевное состояние. Частенько, за бутылкой рейнвейну или просто за кружкой пива, Петр Иванович со вздохом поминал прошлое и говорил:

— За что? За что судьбе было угодно, чтобы я лишился истинного друга, с которым был связан столькими переживаниями! Было время, когда нас разъединяла взаимная неприязнь и несправедливость. Я легкомысленно прославил его на всю Москву «китайцем», тупым и злостным администратором, пускал по городу анекдоты и забавлялся, слушая, как их всюду повторяют. Он отплатил мне по заслугам: отправил меня образумиться в скучный городок холодного края. Но пришло время — и мы поняли и оценили друг друга. Враг подал руку врагу, как и полагается добрым христианам. В наших сердцах ярко и пышно распустился цветок дружбы — и не было бы ей конца, если бы ты не покинул меня вековать одиноким мою пустую и отныне ненужную жизнь!

Допив бутылку рейнвейну, Петр Иванович спрашивал другую, и с каждым стаканом речь его делалась складнее и слезы лились обильней. Когда же становилось совсем невмоготу, Петр Иванович отправлялся осматривать вечерний и ночной Берлин и домой возвращался только под утро чрезвычайно усталым.

Обязанность представительства знатной, хотя и покойной, персоны была сопряжена с немалыми расходами, и в скором времени Петр Иванович, прожив все ассигнованные ему средства, сильно задолжал в отеле, где его, впрочем, уважали как настоящего русского барина, не считавшего ни марок, ни рублей.

Между тем родные умершего генерала забеспокоились, почему его тело так долго не прибывает в место последнего упокоения. Самому Петру Ивановичу было также неприятно, почему он и решил как-нибудь выкупиться из отеля и отправиться в Москву если уж не с печальным грузом — на что денег совершенно не было, — то хотя бы персонально.

Вот тут-то и помогли ему документы о смерти генерала и о подлинном пребывании его тела, заключенного в свинцовый гроб, на хранении в железнодорожном складе. В обмен на эти документы херр фон Фролов без особого труда получил некоторую сумму денег на проезд, к которой хозяин отеля присчитал и накопившийся должок, обещая вернуть документы по уплате сполна всего, ему причитавшегося. Заложив таким образом прах лучшего друга, Петр Иванович, уже не в первоклассном вагоне, пересек границу германского государства и оказался в отечестве, возврат в которое всегда бывает приятен доброму патриоту.

Из дальнейшего известно, что гроб с телом бывшего губернатора Закревского не остался навсегда в Берлине, но в свое время, усердием обеспокоенных родных, был все же разыскан и доставлен в имение Ивановское Подольского уезда. Этим, между прочим, лишний раз доказывается, что расчетливость немцев, хотя и лишенных фантазии и воображения, всегда оправдывается.

Нам остается добавить, что история с закладом дружеского праха очень долго служила предметом обсуждения в московском обществе. При этом сразу образовались две партии: одни высказывали мнение, что Петр Иванович просто проявил величайшее легкомыслие, прокутив в Берлине деньги на доставку генеральского трупа; другие, наоборот, полагали, что все это было проделано с заранее обдуманным намерением отомстить бывшему губернатору за самоуправную высылку без достаточных причин в глухой Архангельский край. Таким образом, в глазах некоторых Петр Иванович явился как бы мстителем за административные несправедливости, в том числе и за высеченного парикмахера, французского гражданина. Были, наконец, и такие, которые считали поступок Петра Ивановича одной из обычных его остроумных проделок, которыми он давно славился на всю Москву и в ряду которых несостоявшийся полет на воздушном шаре был только одной из невиннейших шуток.