И аз воздам - Надежда Попова

— Каков оратор-то, — продолжал охотник, тщательно вымазывая куском хлеба тарелку, на которой остался жир от только что съеденного жаркого. — И что сказал? Да ничего такого, им это каждый день твердят или вон из Писания каждую неделю читают. Но как завернул! Бр-р, аж мурашки пошли, веришь ли. Я сам чуть не уверовал, что ты тут, как Иона в Ниневии, и только из-за тебя этот городишко все еще не смыло какой-нибудь огненной рекой ко всем чертям.

— Я тут скорее как Иона в ките, — покривился Курт и медленно, точно лечебный настой, отхлебнул пива из своей кружки. — Кругом мрак и какое-то дерьмо, и выход из него, похоже, возможен только через задницу. Но фон Киппенбергер был хорош, не спорю.

— Не вешай нос, Молот Ведьм, прорвемся. Знаешь, — проговорил Ван Ален, задумчиво глядя на пропитанный жиром хлеб в руке, — я вот лично намерен то, что было на мосту, расценивать как благоволение свыше. Ты смотри: какие-то недоноски решили, что они тут судьи и палачи, а их хлоп по рукам! Мол, не лезьте, куда не велено. А тебе — ничего, и даже как бы знак был подан, что ты у Бога вроде как на особом счету.

— И ты туда же… — простонал Курт, опустив голову на руки и сжав ладонями виски; охотник сунул в рот хлебный кусок и передернул плечами:

— А чего? В кипящей воде остался невредим, утопленница тебе потерянные четки вынесла, а четки эти, сам говоришь, реликвия от натурального святого. Чем не знак? Мол, «давай, Молот Ведьм, Я там вижу, чем ты занимаешься, присматриваю и всячески одобряю, действуй».

— Тогда уж лучше помог бы, — хмыкнул Лукас. — Одобрить мы и сами можем. А лучше просто взял бы — да и поразил нечестивцев молнией, как тех, на мосту, водой.

Охотник запнулся, и за столом на несколько мгновений воцарилось неловкое молчание.

— А если правда так подумать, — нерешительно предположил Ван Ален-старший, — то не столь уж это невероятно. Я, конечно, понимаю, что епископу надо было успокоить народ, а попутно и тебя прикрыть, и Конгрегацию выгородить, а потому он-то говорил то, что надо было сказать; и правильно сделал, но… Может, и впрямь поразил? Не подумай, Молот Ведьм, что это я из неприязни к вашей братии, и осознаю, что тебе такие мысли неприятны…

Ответить он не успел: на кухне вскрикнула хозяйка — внезапно и пронзительно, что-то загремело, донесся звук разлетающихся осколков и ругань владельца; Курт вздрогнул, невольно резко вдохнув, и сделанный именно в этот миг глоток пива встал в горле колом, перекрыв дыхание. Он закашлялся, пытаясь протолкнуть воздух в легкие и понимая, что ничего не выходит, в глазах потемнело, а внутри вспыхнула резкая боль от глотки до самых ребер. Сквозь туман в глазах он видел, как напряженно застыл Лукас, как подхватился со скамьи Ян, что-то громко выпалив, но слов разобрать было нельзя за звоном в голове…

От удара кулаком над грудиной боль взорвалась яркой вспышкой, в виски словно врезались тупые раскаленные ножи, но воздух вдруг рванул в грудь, как речной поток, пробивший себе путь сквозь плотину. Курт сипло вдохнул, распрямившись и зажмурившись, и закашлялся снова, но теперь уже просто болезненно, рвано и судорожно ловя вдохи между приступами спазмов.

— Спасибо, — охрипше выговорил он, с трудом восстанавливая дыхание, и Нессель неловко передернула плечами, потирая кулак:

— Бывает… Все обычно стучат по спине, а это неправильно, не помогает; надо бить вот сюда, и не ладонью. Но это только если поперхнулся чем-то жидким, если куском — надо по-другому.

— Как-нибудь покажешь, — кивнул он серьезно, сделав медленный, глубокий вдох, и отер выступившие от кашля и удушья слезы. — Не хотелось бы завершить столь славный путь грозы малефиков, окочурившись в трактире с непрожеванным куском в дыхалке.

— Твою ж мать… — с заметным испугом пробормотал Ван Ален, безуспешно пытаясь изобразить усмешку, и медленно уселся на свое место. — Ты не пугай, Молот Ведьм, а? Я уж за это время успел подумать и что тебя траванули, и что обвинят наверняка нас, и что надо отсюда делать ноги, и что по чести-то надо найти того, кто траванул, да глотку ему порвать… А вот что просто подавился — и в голову не пришло почему-то.

— Жизнь у нас такая, — с усилием ухмыльнулся Курт, снова кашлянув, и повел плечами, расправляя грудь; легкие, казалось, съежились, точно напуганные зайцы, и теперь с трудом возвращались в норму. — Самое простое на ум приходит в последнюю очередь, и первым делом ищем сознательную пакость со стороны врага, тем паче, что недостатка в оных нет… Даже когда приключаются просто случайные бытовые неприятности.

Нессель бросила на него быстрый взгляд, однако ничего не сказала, лишь отвернувшись, и уставившись на розарий в своих руках, медленно и как-то нарочито вдумчиво перебирая бусины.

— Отвечу на твой вопрос, — продолжил Курт, посмотрев в кружку с пивом и чуть отодвинув ее от себя. — Приятно мне подозревать Хальса в чем-либо или нет, а виновность его я допускаю, пока не доказано обратное. Хотя ad imperatum[87] и надлежит поступать наоборот. Но, откровенно говоря, Господню кару в его случае я рассматриваю в последнюю очередь; pro minimum потому, что накануне гибели он намеревался раскрыть нечто важное, а мне сдается, что Господь обождал бы с гневом и дал бы ему возможность выговориться, а мне — довести до конца расследование.

— А оно ведь все еще над нами висит, как тот меч, — вздохнул Ван Ален, с сожалением глядя на пустую тарелку перед собой и явно прикидывая, влезет ли в него еще одна порция, подобная первой, каковой можно было, откровенно говоря, накормить половину наемнической шайки. — И делать с этим висяком что-то надо, покуда дело не протухло и последние следы не исчезли… Есть мысли?

— У вас, я так понимаю, ни единой? — не ожидая ответа, спросил Курт; поколебавшись, переглянулся с Нессель и кивнул, понизив голос: — Да. Есть. Опасная мысль и, прямо скажем, для инквизитора неподобающая, за каковую начальство меня по головке не погладит, но иной возможности я не вижу.

Охотники исподволь огляделись вокруг и придвинули табуреты ближе, хотя и так сидели, почти упершись грудью в столешницу.

— Что за мысль? — понизив голос, уточнил Лукас, и Курт так же негромко пояснил, кивнув на Нессель:

— Готтер. Она может помочь.

— Твоя эскулапша? — непонимающе и чуть растерянно уточнил Ван Ален-старший, поспешно оговорившись: — Я ничего не хочу сказать, обидеть тоже никого не хотел, но…

— Она не лекарь, — так же тихо возразил Курт, и охотник запнулся, непонимающе нахмурившись. — Точнее, Готтер, разумеется, умеет врачевать, и это у нее получается лучше всего — попросту потому, что именно в сей области у нее был самый серьезный и частый practicum, однако этим ее умения не исчерпываются. Кроме прочего, она умеет видеть… то, что мы видеть не можем. И проникать разумом и чувством в такие сферы, каковые простым смертным не доступны.