Война мага. Том 3: Эндшпиль (с иллюстрациями) - Ник Перумов

На сей раз Фессу не было нужды возводить вокруг себя Чёрную башню или окроплять собственной кровью ключ от зачарованной клепсидры, защищавший, помимо всего прочего, ещё и от последствий отката. Некромант ударил – простым, надёжным, не требовавшим пентаграмм, рун или воскуриваний заклинанием, Могильным Ветром, считавшимся одним из основных в базовой малефицистике наряду с уже упоминавшимся Облаком Джамны.

Могильный Ветер, или Дыхание Радалуса, одного из основоположников боевой некромантии, жившего в эпоху Войны Быка, обращал воздух в, грубо говоря, содержимое давно зарытого в землю гроба. Заклятье это давалось даже новичкам факультета злоделания, Фесс с Даэнуром проходили его в самом начале курса, но оно было слабосильным и кратковременным, легко сбивалось, его сносил даже самый обычный ветер. Дыхание Радалуса смогло бы остановить одного, в лучшем случае двух воинов, удержать на коротком поводке выкидывающего коленца зомби, но не более того.

Разумеется, только если не браться за дело как следует.

Простые и несложные заклинания, для которых достаточно врождённой магической силы, способности управлять хаотично разлитыми потоками мощи, как ни странно, бывает достаточно сложно отразить. От того же Могильного Ветра куда надёжнее просто убежать, чем пытаться встретить его контрзаклинанием.

Но, пережив обретение новой Чёрной башни, своей собственной, Фесс сумел вложить в немудрёное заклинание такую силу, что Даэнур бы, наверное, не поверил собственным глазам.

Пылающий шар Этлау исчез, словно задутая свеча, инквизитор с завидной резвостью спрыгнул вниз с остатков баррикады. Резкий порыв холодного ветра ударил в лица напиравшим птенцам, последние остатки их щитов угасли, питомцы Салладорца невольно закрылись локтями от режущих незримых струй…

И начали умирать.

Это оказалось отвратительным зрелищем.

Передовая пятерка, трое пареньков и две совсем молоденькие девчушки дружно разжали руки и одинаковыми движениями схватились за горло, в корчах валясь на мостовую. Фесс почувствовал, как ему под дых тоже въехал незримый кулак, но с трудом удержался на ногах.

За первой настал черёд второй пятерки птенцов, пытавшихся укрыться за выступами фасадов, – напрасно. Прежде чем кто-то из них успел в последний раз вспомнить маму, ноги их подкашивались, мальчишки и девчонки без чувств падали на жёсткий камень.

– Десять, – издевательски-громко считал Этлау. – Двенадцать… пятнадцать… отличная работа, Неясыть… семнадцать… Двадцать! Превосходно, замечательно, великолепно, полдела уже сделано…

Из мглы, клубившейся в дальнем конце улочки, выступила новая фигура.

Фессу не требовалось глаз, чтобы узнать её – Старшая. Всё в тех же широких шароварах, некогда идеально-снежной белизны, а теперь драных, перепачканных и прожжённых во множестве мест.

Над головой девушки тем же белым огнём, что и сфера Этлау, горела приснопамятная корона Салладорца, какие он возлагал на своих птенцов там, в мёртвой южной пустыне.

Заклятие некроманта рассыпалось, растаяло, как ему и положено, согласно классическим учебникам того же Радалуса. Старшая смела чары Фесса играючи, с той же издевательской лёгкостью, что и Эвенгар творил свою волшбу, стоя перед кипящими бессильной яростью Фес-сом и драконицей.

– Ты, враг мой, – донеслось до Кэра.

– Проклятье! – зарычал Этлау, почему-то кидаясь к некроманту. – Закройся, она сейчас…

Ночь сменилась днём, тьма – светом и обратно. Фесс запомнил только тупой удар о мостовую – ноги отказались его держать. Потом – жар, жуткий и испепеляющий. Треск бушующего пламени, и безумный, налитый кровью глаз преподобного Этлау возле самого лица.

– Так, так, так, – с лёгкой иронией проговорил чей-то неприятно-знакомый голос. Пламя вокруг угасло, и Фесс очумело завертел головой, пытаясь осмотреться.

Баррикада исчезла, вместе с домами булочника и шорника, в которые упиралась. Не стало и еще доброй дюжины домов, росшие во двориках старые деревья вырвало с корнем, оставив только обугленные комли, сиротливо торчащие из почерневшей земли. Не осталось в живых ни одного из защитников баррикады, не осталось даже их тел – всё обратилось в невесомый пепел. Уцелели только некромант и инквизитор; при этом всё лицо Этлау покрывала кровь, руки тряслись, а в воздухе вокруг них медленно угасало знакомое свечение святого пламени – им преподобный сумел встретить атаку Салладорца, отразив первый, самый страшный удар.

– Какая трогательная сцена, – глумливо произнёс Эвенгар, брезгливо перешагивая через пятна чёрного жирного пепла. – Подумать только, некромант и инквизитор, заключившие друг друга в братские объятия! Я готов поверить, что Спаситель был прав и волк таки возляжет рядом с ягнёнком.

Фесс попытался пошевелиться – напрасная попытка. Не осталось и магии, внутри прочно обосновалась прежняя болезненная пустота. В Могильный Ветер он вложил всё, что имел.

– На что же ты потратишь свои последние силы, а, чародей? – издевался Салладорец, скрещивая руки на груди. – Ты ведь не сможешь сейчас даже зарезаться.

– Что тебе надо, Эвенгар? – неожиданно спокойным и твёрдым голосом произнёс инквизитор.

– О, вот и наш доблестный отец Этлау, – притворившись, что только сейчас узнал его, всплеснул руками Салладорец. – Меч веры. Щит света и правды, надежда и опора Святой матери Церкви. Как тебе понравилась та небольшая пьеска, которую они разыграли перед тобой, Неясыть?

– К-какая пьеска? – прохрипел Фесс. Салладорец театрально поднял брови, изображая несказанное изумление.

– Да, порой способность читать в чужой памяти доставляет столько разочарований в человеческой природе… Впрочем, мне подобное разочарование не в диковинку. Дорога к осознанию трансформы, её необходимости всегда начинается с подобного… Что же до пьески – ты ещё не понял, Неясыть, что «арест» и «лишение сана» нашего милейшего отца Этлау есть всего лишь спектакль, поставленный для одного-единственного зрителя – тебя?

Сердце некроманта сжалось, он в упор взглянул на Этлау, в его единственный глаз.

Инквизитор только пожал плечами.

– Ты забыл, что говоришь с тем, кого по праву можно поименовать Отцом Лжи? Он ещё и не такое скажет.

– Зачем мне говорить «такое», если я сказал чистую правду? – развёл руками Эвенгар. – Погляди на меня, лишённый сана. Дерзнёшь? Или побоишься, что я выверну наизнанку твою жалкую душонку и явлю всем её гнилое дно, где только похоть, властолюбие да извращённая жестокость?

– Ты явился сюда потолковать обо мне? Раскрыть, так сказать, глаза некроманту?

– Некромант давно обо всём подозревал. Только не подавал виду.