Фантастика, 1985 год - Сборник

Иногда в разговорах с коллегами я спещгально наталкивал их на неточность формулировок, слабость аргументации и другие недостатки моих работ; если все подтасовано, думал я, пусть меня скорее разоблачат. Точно так же я поступал и в отношениях с Региной. Словно какой-то бес заставлял меня совершать самые безобразные, самые разнузданные поступки; иногда мне всеми силами души хотелось, чтобы Регина возненавидела меня, отвергла навеки. Тогда бы я сказал: а все-таки компьютер глуп, всего предусмотреть не может, а потому человек по своей воле, по своему разумению сколько-то поживет.

На какие только выверты я не пускался, каких только болезненных фантазий не изобретал, лишь бы доказать себе: невозможно человека рассчитать, вычислить и учесть целиком, как таблицу логарифмов. Мне уже было все равно, что обо мне подумают. Я уже находил порой странное, противоестественное удовольствие в этой жестокой игре во вседозволенность и все ниже опускался в бездны какого-то нравственного садизма.

Я до предела измучил Регину. Я превратился в чудовище.

Не знаю, чем бы я кончил, если бы Регина нe спасла меня.

Или, наоборот, погубила?… Однажды она с такой мольбой, с таким безнадежным стоном воззвала к моему милосердию, с такой надрывной кротостью опустилась к моим ногам, прощая все растоптанное.мною, что мне впервые за много месяцев сделалось стыдно. В отчаянии я убежал ото всех и несколько дней просидел неподвижно, размышляя, что же мне делать. И вот как-то очень спокойно и просто я решился на последний эксперимент. Я искренне возрадовался, когда, всесторонне обдумав его, увидел, что он и в самом деле будет последним. Этим экспериментом стала программа “Смерть”.

Да, я с потрясающей отчетливостью понял: единственная неопровержимо ясная вещь - смерть. Что может быть бесспорнее, нагляднее смерти? Истина, любовь, справедливость, порядочность - все эти неотчетливые понятия не годились для эксперимента с самого начала, ибо они были безграничными не только для компьютера, который мог ухватить в них только сотую долю смысла, но и для меня. Я понял, в чем состояла моя принципиальная ошибка: цели для эксперимента были поставлены неверно. Как я мог проверить, действует ли моя система, если сам не знал до конца содержания задачи? Ведь чтобы смоделировать на компьютере истину, надо точно знать, что такое любовь. Лишь имея строго определенные понятия об этих вещах, я мог бы соотнести их как мерку с тем, что построил компьютер, и подвести итог. Но расплывчатые понятия потому так и называются, что человечество за всю свою историю не сумело установить их окончательного смысла и точных границ.

Я забыл об очевидных фактах и был наказан за глупость. Теперь меня могла выручить только смерть. О, смерть занимает в иерархии человеческого духа совершенно особое место. Понятие о ней так же неопределенно, как и о прочих основах бытия, но смерть отличается от всех них тем, что наряду с многозначностью и неопределенностью своего содержания она имеет один, совершенно точный - физический - смысл. Истина, любовь, добро, бог - все это бесплотно и неощутимо. А смерть в ее физическом смысле - как отсутствие жизни - наглядна и проста, ее невозможно оспорить. Есть она или ее нет - видно сразу.

Я понял, что итогом эксперимента по программе “Смерть” будет мой собственный труп. Вот когда меня компьютер со света сживет, тогда уж не поспоришь, тогда всякому в Поясе видно будет, что моя система работает. ВеДь не сам же я в петлю полезу! Пусть компьютер поохотится за мной, а я буду от него убегать, изощряться в уловках, путать следы. Пусть в вычислительных комплексах ИНИКСа кружит программа моего убийства, пусть интегральный мозг Пояса будет подстраивать мне ловушки, пусть он попытается предугадать мои действия, рассчитать мои поступки, вычислить меня! Тогда посмотрим кто - кого, и может ли человек сказать, что он до конца не познан компьютером. А если познан, и если благодаря этому мы сможем скоро запросто моделировать себе земной рай, устраивая жизнь по любому вкусу, то пусть моя дьявольская система умрет вместе со мной!

Вот как выглядел мой замысел, комиссар. Так что, говоря вашим языком, вовсе не убийство Мана запрограммировал я в ИНИКСе, а самоубийство. Вернее, эксперимент на себе. Любой ученый, по-моему, имеет на это право? Вас, наверное, интересует, как идет этот эксперимент. Да-да, идет - я ведь жив, значит, игра с компьютером продолжается! Моменты этой игры вы и наблюдали в последнее время на биостанциях. Почему биостанции? Сейчас объясню.

Когда компьютер приступил к реализации программы “Смерть”, у меня душа ушла в пятки. Я думал, что пол вот-вот разверзнется и я провалюсь в тартарары. Вы ведь понимаете, что технически это было вполне возможно. Поэтому, взяв отпуск, я спешно бежал с Гериона. Однако герионский компьютер, конечно, сразу же раскрыл содержание эксперимента ИНИКСу, и опасность теперь ждала меня везде, где есть вычислительные комплексы достаточно высокого класса. Впрочем, довольно долгое время ничего со мной не случалось. Я недоумевал: почему ИНИКС медлит? И только потом до меня дошло: в ловушку должен попасть я один, ведь по условию задачи компьютеру надлежало реализовать мою смерть, а не чью-либо другую. Значит, понял я, меня нельзя убить вместе с другими людьми, и, какие бы напасти компьютер для меня ни изобретал, они прочих людей не коснутся. Впервые я испытал нечто вроде симпатии к педантичной тупости машины.

Первое время я днем и ночью был на людях, в гостиницах обязательно просил поселить меня с кем-нибудь. Я выжидал; не торопился и компьютер. Но сколько можно было прятаться от своего эксперимента, от собственной идеи? Я должен был дать ИНИКСу возможность для активных действий. Нет, я не собирался просто подставлять себя под удар; я хотел, чтобы компьютер попытался рассчитать мое поведение, вычислить мой маршрут. Но для этого надо было его действительно иметь. Тут я вспомнил о Мане и об идее аутотрофного синтеза. Почему бы не посмотреть, подумал я, каковы успехи в этом деле? Может, до праздного изобилия, до молочных-то рек еще далеко, и я напрасно хороню выходцев с Земли? И я наметил себе маршрут: Нектар - Тетис - Мирра, а напоследок Амброзия, где властвует сам Ман.

Ну а остальное вы, наверное, знаете лучше меня. Сразу же, на Нектаре, я едва не попал под смертельный поток радиации.

Компьютер Нектара подкараулил меня одного, дал команду - и экранные задвижки начали открываться. Меня спасло то, что в польдер прорвались люди. Я решил быть осторожнее, и на Тетисе местный компьютер, как бы примериваясь, только попугал меня ракетами, сходящими с курса. А может, это было просто совпадение, и в работе вычислителя действительно имелись неполадки? Я этого так и не узнал. Зато на Мирре эксперимент проявился в полную силу. Взрыв, происшедший там, - это пока лучшее, что предпринял против меня ИНИКС. Я видел, что петля затягивается. Сюда, на Амброзию, я прибыл, чувствуя себя смертником, которого уже вывели на эшафот. Сегодня, когда стены задвигались и отовсюду полезла эта белая гадость, я решил, что наступает последний этап моей борьбы с компьютером. Да, он предугадал почти все мои действия и в конце концов загнал сюда, в кессон. Я, может, и успел бы выйти на поверхность… а может, и нет. Тут появились вы, комиссар. Так что развязка откладывается. А жаль. Я устал от этой изнурительной игры и надеялся, что сегодня все решится. Зачем вы вмешались? Компьютеру не нужны два человека, ему нужен я один. Но вы здесь, значит, ответа не будет…