Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины - Евгения Марлит

Было очень мало случаев, когда в этот тесный дружеский кружок неожиданно вторгались незнакомцы, итак, обычные гости мадам де Брионн, собравшиеся у нее в описываемый нами вечер, были весьма удивлены, заметив вдруг затесавшегося в их компанию молодого человека, одного из тех людей, которые сделались отрадой Итальянских бульваров, первых театральных представлений и скачек, но которые, однако, упорно избегают общества приличных людей.

Первое изумление скоро сменилось некоторым любопытством; друг у друга спрашивали имя вновь прибывшего и каждый хотел узнать, благодаря какому счастливому обстоятельству он был допущен к графине. Мадам де Брионн поспешила удовлетворить своих друзей: молодого человека, в котором шла речь, звали Казимир Дерош. Его представили графине совсем недавно, и при первой же встрече он выразил в такой оригинальной манере желание быть принятым в ее салоне под предлогом порвать с дурной компанией, говорил он, и реабилитировать себя в глазах достойных людей, что она не сочла нужным закрывать, двери своего дома перед этой заблудшей овцой.

Подобные объяснения, сопровождаемые очаровательной улыбкой, удовлетворили всех и сделали снисходительными к графине, тем более, что она была в этот, вечер вдвойне внимательна к своим гостям, словно сознавая некоторую неловкость, которую она допустила в отношении их. Вместо того, чтобы самой оказать радушный прием Казимиру в своем салоне, на что он имел право рассчитывать в качестве нового лица, она поручила господину де Ливри, одному из своих старых друзей, чья преданность и привязанность ей были известны, заменить ее.

Миссия, которую ему доверили, соблазняла барона де Ливри; из всех гостей мадам де Брионн как раз, он питал наибольшее отвращение к новым лицам. Кроме того, манеры Казимира были ему малоприятны. Все же, в угоду графине, он улыбнулся молодому человеку, и постарался снисходительно слушать его несколько странный жаргон, который Казимир сохранил как остатки двусмысленного мирка, где он до этого вращался. Барон в своей снисходительности, казалось, начал уже привыкать ко многим неологизмам, появившимся в речи молодого Дероша совсем недавно, как вдруг стал бросать беспокойные взгляды на своего собеседника.

А тот делал нечто совсем простое: продолжая беседовать с бароном, направлялся к ряду превосходных кресел, стоявших вокруг камина и оглядывал их с явным затруднением, решая, какому же отдать предпочтение. Пока длилось это немое созерцание, господин де Ливри воздерживался от каких–либо замечаний, но когда молодой человек, сделав, без сомнения, свой выбор, хотел сесть в одно из этих кресел, самое лучшее и мягкое, барон остановил его жестом и сказал:

– Простите, сударь, это мое место.

– Ваше! – воскликнул изумленный Казимир.

Разве в этом салоне существует правило помечать свои места? – добавил он, смеясь.

– Нет, не совсем так. Но поскольку здесь почти никогда не появляются посторонние, за исключением вас, каждый из нас уже давно облюбовал себе место, которое ему больше нравится.

– Понимаю, у вас есть маленькие привычки, – заметил Казимир.

– Да, конечно, – ответил барон, не удосужившись насторожиться в ответ на насмешливый тон Казимира. – У нас здесь большой культ того, что зовется привычкой. Мы уже познали ее силу и совершенно согласны с мнением некоего философа, который сказал: «Есть нечто более могущественное, чем страсть – это привычка». К привычке добавляется память, но вообще–то существует мнение, что это почти одно и то же.

– Одно и то же? – сказал Казимир с удивлением.

– Ну, конечно. Привычка значит для тела то же самое, что память для ума: одна вновь приводит нас к людям и вещам, которые были нам дороги, а другая возвращает к ним наши мысли.

– Не сердитесь за своего философа, барон, – сказал Казимир после минутного размышления, – но я не верю, как вы, в такое могущество привычки и памяти. Я знаю, что для того, чтобы меня смутить, вы имеете в своем распоряжении знаменитых карпов мадам де Ментенон. Бедные карпы! Их участь весьма меня трогает. Их извлекают из тины, переселяют в беломраморный бассейн, где чуть ли не королевские руки развлекаются их кормлением, и вдруг в одно прекрасное утро они умирают, едва ли успев вспомнить свою прежнюю жизнь и родной пруд.

– Какое же вы сделали заключение? – спросил господин де Ливри.

– Гм! Очень вероятно, что карпы, о которых идет речь, были больны какой–то скрытой болезнью, которая была неизвестна медикам той эпохи. Впрочем, – добавил он с намерением пойти на уступку барону, – я не отрицаю категорически, что привычка оказывает влияние на жизнь некоторых людей. Я утверждаю только, что легко преодолеть это влияние; достаточно вспомнить изречение: «Потерять привычку – значит приобрести новую».

– У вас хороший характер.

– Да, я легко трансформируюсь, и если вы видите меня в этот вечер рядом с собой, то потому, что я пытаюсь перейти в новое состояние.

– А! – сказал барон.

– Ну да, боже мой! – продолжал Казимир развязным тоном. – Раздраженный тем, что повсюду говорят о свете, и не зная, что он из себя представляет, я решил добиться чести быть принятым в настоящем, известном салоне, чтобы поучиться изящным манерам.

– И вы выбрали салон графини?

– Конечно. Грустная миссия – говорить тихим голосом, не играть в азартные игры или делать вид, что не играешь, – но я должен быть в светском обществе.

– И у кого же вы особенно надеетесь поучиться, как вы выразились?

– У всех, кто меня окружает. Прежде всего, у вас, если она удостоит вас своим присутствием и разрешит мне приблизиться насколько возможно к себе, чтобы я мог изучать образец, как подобает прилежному ученику.

– Сомневаюсь, чтобы она позволила вам это. В светском обществе не принято тесно сближаться с людьми, что же касается графини, то мне кажется, она любит сохранять между собой и окружающими дистанцию.

– Однако, – заметил Казимир, надуваясь, – мадам де Брионн не позаботилась возвести препятствия между собой и моим другом Морисом Девилем, которому я обязан своим представлением графине.

– Но сударь…

– Морис уверяет, – продолжал Казимир невозмутимо, – что приходит сюда каждый день в течение пяти лет; вот привычка, которой я не отрицаю. Но если верить слухам, дошедшим от моих родственников, в один прекрасный день он может оставить свое кресло пустым, – должно же у него быть здесь кресло, как и у вас, барон, и тогда…

– Тогда? – спросил барон раздраженным тоном.

– Тогда, – сказал Казимир, указывая на стул, который он занимал с минуту, – поскольку сидеть на стуле не очень приятно, я займу его кресло.