Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху, 1920-1930 годы - Георгий Андреевский

Кстати, в некоторых объявлениях врачей в двадцатые годы встречались такие слова: «возвратился и возобновил прием» — это означало, что врач вернулся из «заграницы», где, надо понимать, набрался ума.

Проявлял себя частный капитал не только в фотографии и медицине, но и в некоторых других сферах. Фруктово-ягодные эссенции и краски, например, производила фирма «Аромат» Селецкого и Крейнина. Кустарно-облаточная мастерская, «первая в России», Л. В. Демпель, существующая с 1878 года, делала аптечно-парфюмерные и фабрично-заводские этикетки. Мастерская Рахманова изготавливала всевозможные «знаки, жетоны и флажки разных отличий для всех наркоматов и спортивных организаций». Электрические нагревательные приборы, плиты, кипятильники «исправлял и делал по заказу с гарантией на 1–2–3 года» долголетний практик и изобретатель Иван Острый (Тверской бульвар, дом 8), а зонты и трости («заказы, починка, перекрышка») — мастерские Волпина и Циммермана и т. д.

Делали частники и детские игрушки. На рынке можно было приобрести покрытых пухом и перьями петухов, кур, цыплят, гусей и уток с проволочными ножками, деревянную матрешку, «тещин язык» (если дунуть в трубочку, он вытягивался сантиметров на тридцать), сделанных из картона танцующих, скачущих, вертящихся, качающихся на качелях человечков, раскрашенных какой-нибудь линючей краской, а также окрашенных под золото и серебро змей и драконов. Продавались на рынках деревянные или бумажные клоуны, дрыгающие ногами и руками, когда их дергали за ниточку; лошадки из бумажной массы на дощечках; свистульки; губные гармошки; бьющие бумажными крыльями гуси и утки; тряпичные куклы, а кроме того, ружья, кинжалы, пушки, пистолеты и шашки. Продавались и съедобные игрушки из пряников или патоки, раскрашенные краской.

А в государственных магазинах можно было купить игрушечную мебель, маленькие копии предметов домашнего обихода: корыта, утюги, стиральные доски, посуду и пр. Продавались вожжи с бубенцами, солдатики, заводные лягушки, автомобили, паровозы, пароходы, аэропланы, пирамидки с разноцветными кольцами. Делались игрушки из дерева, целлулоида и резины. Многие увлекались игрой в лото или гусек. Гусек — это игра, в которой фишки продвигаются по рисунку, преодолевая всевозможные препятствия. Продавались гуськи, в которых совершались путешествия по цирку, по морю, по воздуху и пр.

В начале тридцатых артели, ателье, мастерские и многие другие частные заведения были закрыты. По всей Москве развернули свою деятельность ликвидационные комиссии. В 1931 году они закончили свою работу. С нэпом ушел и коммерческий дух из многих областей советской жизни. Жизнь на этом, правда, не остановилась. Да и делали в России нэпманы не так уж много. Больше спекулировали, воровали, производили предметы далеко не первой необходимости.

В жизни людей тех лет еше долго оставались «привычки милой старины». На дачах играли в крокет и серсо (перекидывали друг другу кольца, подхватывая их палочкой), коротали вечера за игрой в лото, вели дневники, собирали открытки, писали стихи в альбомы, дети устраивали домашние театры, играли в фанты, собирали марки, значки, фантики и прочие нужные и ненужные вещи. В моду входило сооружение детекторных приемников, выпиливание лобзиком из фанеры разных предметов, выжигание, изготовление моделей морских кораблей, вышивание крестом и гладью и пр.

Наряду с милыми привычками существовали и «пережитки прошлого» и не только в частной жизни. Особые нравы царили, например, в издательском и газетно-журнальном мире. В нем и до революции водились прохвосты. После «Великого Октября» прохвосты не исчезли. Одни из них выдавали себя за известных писателей, другие одну свою книгу печатали под разными названиями, получая за каждое новое издание новый гонорар, третьи — чужие произведения выдавали за собственные и т. д.

Одним из «героев» газетно-журнального мира того времени был Соломон Бройде, о котором мы упоминали в главе «Казенный дом». Соломон Оскарович не только любил печатное слово, он был вообще незаменимым человеком. Существование таких людей в обществе дефицита, каким всегда являлось советское общество, вполне естественно. Бройде мог достать все: и автомобиль, и коленкор для книжных обложек, и бумагу, и стройматериалы, и ссуду в банке. За это его и ценили. В Союзе писателей он являлся членом ревизионной комиссии, заведовал социально-бытовым сектором союза. В горкоме писателей был казначеем, членом президиума. Он получал огромные гонорары не только за издания, но и за переиздания «своих» произведений, продавал редакциям вместо рукописей заголовки, присваивал деньги, полученные за командировки, в которые не ездил, и т. д. и т. п. Но однажды, а именно 5 мая 1934 года, в «Вечерней Москве» появился фельетон, назывался он «На ту же скамью». Написал его некий Вермонт. Озаглавив так свой фельетон, автор, конечно, имел в виду скамью подсудимых, на которую Соломона Оскаровича занесло первый раз в 1929 году по какому-то хозяйственному делу. Фельетон был написан с нескрываемой злобой и даже грубостью. В нем, например, была такая фраза: «Толстый, наглый коммерсант грубо лезет на Парнас». (Совсем не в рифму.) Прочтя фельетон, Бройде не выдержал и написал письмо в редакцию. Он обвинял фельетониста в клевете и объяснял такое отношение к себе завистью некоторых неудачников. «Меня обвиняют лишь в курении сигар», — писал он с горькой иронией. Вполне возможно. Кто мог тогда оценить по достоинству человека, умеющего красиво жить?!

Елена Сергеевна Булгакова, прочитав фельетон Вермонта, 7 мая записала в своем дневнике: «В «Вечерке» фельетон о каком-то Бройде — писателе… Этот Соломон Бройде — один из заправил нашего дома. У него одна из лучших квартир в доме, собственная машина. Ходит всегда с сигарой во рту, одет с иголочки».

Соломон Оскарович действительно был первым человеком в писательском кооперативе, давшем приют М. А. Булгакову. Вообще он был популярен. Да и было в нем что-то от борова, на котором летала Маргарита, правда, тот не курил сигар. В Москве их тогда вообще мало кто курил.

Когда аромат этих сигар достиг носа прокурора, тот возбудил дело. За расследование его взялся старший следователь Горпрокуратуры Рабинович, а 22 июля 1934 года судебная коллегия по уголовным делам Московского городского суда под председательством Сигизмунда Валтасаровича Ястржембского вынесла Бройде приговор. В нем были такие слова: «…характерными методами его (Бройде) общественной деятельности является ОБВОЛАКИВАНИЕ работников издательства путем оказания им всевозможных личных услуг, лести, а также запугивания». «Кипучая» мнимая деятельность Бройде сопровождалась необычным шумом. Обволакивать Соломон Оскарович тоже умел. Этот талант он обнаружил в себе давно. В книге «Страницы современного человека», вышедшей в 1922 году, он писал: «…Играю я неплохо. Настолько владею интонацией голоса, что…создаю впечатление ласки и гнева, нежности и боли, искренности и глубокого страдания — всех чувств, мыслимых в природе человека». Что ж, у каждого свой талант.

С. О. Бройде отсидел свой небольшой срок. Больше он не печатался. Телефонные справочники Москвы о нем умалчивают. Говорили, что он уехал за границу. При его связях и способностях такое вполне могло случиться.

После революции, как известно, положение с кадрами, особенно руководящими, было трудное и такие, как Бройде, спешили делать карьеру. Существовали в то время так называемые «выдвиженцы» — подученные люди из пролетарских слоев. Встречались среди этих людей способные и даже талантливые работники, но большинству из них доверить серьезную работу было нельзя, очень уж неграмотны. Доходило до смешного. Одному выдвиженцу, например, секретарь принес документы на подпись. Что с ними делать, выдвиженец не знал. Спросил одного, тот ответил: «Резолюции наложить». Выдвиженец долго сидел за своим письменным столом и что-то писал на принесенных ему бумагах. Потом выяснилось, что на каждой из них он начертал: «Резолюция накладена».

Выступая 2 февраля 1918 года с лекцией в помещении бывшего Дворянского собрания, а проще говоря, в Колонном зале Дома союзов, Л. Д. Троцкий сказал: «Кто теперь является руководителем большинства рабочих организаций? С одной стороны, люди честные, самоотверженные и убежденные, но ничему не учившиеся, почти неграмотные, а с другой стороны — всякие жулики, проныры и пролазы, которые умеют делать себе карьеру при всяких обстоятельствах и в любой обстановке. Последние должны быть откинуты без всякой жалости, первые должны учиться».

Деление, конечно, упрощенное, можно сказать, примитивное, но во многом отражающее положение вещей. Служили в государственных учреждениях, конечно, и честные, грамотные люди, правда, их не хватало. Наличие их в советском государственном аппарате заметил эмигрировавший из СССР А. С. Изгоев. В статье «Рожденное в революционной смуте», опубликованной в Париже в 1932 году, он писал: «Среди включенных в коммунистический аппарат людей много негодяев, уголовных преступников, всяких проходимцев и злобных дураков. Есть известный процент людей душевнобольных и дегенератов. Но большинство — обыкновенные русские люди, иногда очень умные, образованные, по-своему честные, иногда даже тонко чувствующие, не лишенные идеалистических стремлений. Словом, русские люди того же духовного склада, что и их братья, очутившиеся на чужбине в эмиграции. Они усвоили «социалистический» жаргон и говорят, а иногда и мыслят «техническими терминами» коммунистического режима. Но они видят ясно и даже очень в подробностях, что происходит… они живут, приспосабливаются, создают в оттенках коммунистических терминов зачатки какого-то общественного мнения… выброшенные Революцией в хозяйственный аппарат люди, конечно, не желают отказываться от «национализации» промышленности и, вообще, от строя, давшего им место, заработок, положение».