Кровь Заката - Вера Камша

– Агнеса заплатит за все, – молодой король говорил спокойно, но от этого его слова казались лишь более вескими, – но сначала нам нужно победить.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Jus talionis[109]

И когда рядом рухнет израненный друг,

И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,

И когда ты без кожи останешься вдруг

Оттого, что убили его – не тебя!

Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал

По оскалу забрал – это смерти оскал!

Ложь и зло – посмотри, как их лица грубы.

И всегда позади воронье и гробы.

2870 год от В.И.

11-й день месяца Сирены.

Арция. Доада

Маршал Мальвани предпочитал ехать в середине войска, то ли желал находиться среди своих людей, то ли беспокоился о нескольких закрытых белым полотном телегах, которые везли мохноногие приземистые лошадки. Иногда Анри все же выезжал вперед, тогда его место занимал младший брат, такой же невозмутимо-красивый, но в зеленом эрастианском облачении. Что подвигло блестящего гвардейца Жоржа Мальвани десять лет назад принять постриг, не знал никто, но он это сделал и, похоже, отнюдь не раскаивался. Сан, впрочем, не мешал красавцу клирику лихо управляться с атэвским скакуном, а из-под облачения выглядывали рыцарские латы.

Кардинал Евгений, спешно собираясь в Гаэльзу, неожиданно для всех возвел Жоржа в сан епископа, поручив ему сопровождать воинство Анри. Присутствующие при этом клирики сразу же прониклись подобострастным вниманием к брату маршала. Было известно, что Евгений долгие годы не может выбрать себе преемника, и тут в самый неожиданный момент ему на глаза попался Жорж. Если победят Тагэре и новый епископ останется жив, возможно, в один прекрасный момент он станет кардиналом. Это следовало учесть, и свидетели возвышения Мальвани-младшего рассыпались в благословениях и напутствиях. О чем думал сам Жорж, оставалось неясным, он проявлял обычную для своего семейства доброжелательную сдержанность, становясь по мере необходимости в большей степени рыцарем, нежели монахом.

Братья часто о чем-то разговаривали, поглядывая на странные телеги, но о чем – не слышал никто. Армия шла быстро, пусть она не была столь уж большой, но Анри был уверен в каждом человеке, пошедшем за ним. Мальвани ничего не скрыл, рассказав и о гибели Шарля, и о том, как это произошло. Потом маршал предложил всем, кто хочет уйти, уйти немедленно, получив свои деньги. Деньги, к слову сказать, были из Малве, и солдаты это знали. Ушли немногие, остальные проводили их угрюмым взглядом, а потом какой-то молодой нобиль вдруг взял да и стянул волосы на затылке синей лентой. Оказалось, в Мирии так поступают родственники убитых, объявляя кровную месть. Вскоре вся молодежь щеголяла конскими хвостами. Ветераны были более сдержанны, но и их мысли и намерения были очевидны. Армия шла мстить, и мстить жестоко. Даже неизбежные бивуачные шутки и то вертелись вокруг того, что и как сделают с «лумэновскими ублюдками». Когда же разведчики доложили, что армия Фарбье находится в полутора диа пути, люди и вовсе замолчали, но по нехорошему блеску в их глазах было ясно, что, если Мальвани понадобятся пленные, маршалу придется очень постараться, чтобы заполучить кого-нибудь живьем.

2870 год от В.И.

11-й день месяца Сирены.

Арция. Доада

Разведчики были не нужны. Путь Агнесы и ее наемников можно было проследить по сожженным деревням. Ифранские родственнички не спешили помочь воинствующей королеве аурами, и она расплачивалась с эскотцами и фронтерцами натурой. На землях сторонников Тагэре грабили явно, если же приходилось идти по местам, почитающимся лумэновскими, иноземные вояки творили то же самое, но под покровом ночи. Королева же никаких бесчинств, разумеется, «не замечала».

Один из мелкопоместных нобилей, успевший увести людей и скотину в овраги, так что все остались живы, хоть и без крова над головой, видел войско Агнесы совсем близко, оно было сыто, хорошо вооружено и весело. Арцийцев не так уж и много, все больше наемники, но, видать, умелые. Парень прикинул, что их никак не меньше сорока тысяч.

Впрочем, лучшего вербовщика, чем Агнеса, у Тагэре не было и быть не могло. Ненависть к чужеземке захлестывала Арцию, и людей у молодого короля прибавлялось не по дням, а по часам.

Филипп Тагэре ехал впереди своего войска под королевской консигной, но рядом вздымались орифламма Тагэре и личная сигна молодого монарха – белый сокол в кольце, образованном путами для лошади. Рядом горделиво выступал рыжий иноходец Рауля ре Фло.

Когда армия подошла к Доадским холмам, она насчитывала около двенадцати тысяч человек, из которых к бывалым воинам можно было отнести едва ли половину. Именно здесь Филиппа разыскали посланцы Мальвани. Их было двое – коренастый неразговорчивый крепыш с неожиданно красивыми аристократическими руками и молодой светловолосый нобиль со звонким голосом и шрамом через все лицо. Письмо, запечатанное личной печатью маркиза, лаконично сообщало о победе и о том, что податель сего проведет их через холмы в обход армии Агнесы. Меченый, представившийся Раймоном ре Феррье, охотно, хоть и лаконично, рассказал о том, что маршал сотворил с Фарбье.

Мальвани славился умением выбирать позиции, не подкачал он и теперь. Центр армии прикрыл дорогу на Мунт, левый фланг защищал Яблочный тракт, а правый – дорогу к замку Ирми в том месте, где она пересекала обрывистую речонку Масту. Дальше все было просто. Фарбье следовало бы двадцать раз подумать, прежде чем связываться с Мальвани, но тот каким-то непостижимым образом уверовал, что у маршала не более трех тысяч человек, остальные же, узнав о гибели Тагэре, разбежались. Братец канцлера поверил и бросился вперед, атаковав центр и правый фланг, где командовал епископ Доадский.

Мальвани-младший ловко разыграл отступление, заманив лумэновцев к обрыву, стремительно перестроился, охватив нападавших с двух сторон, и спихнул вниз, после чего лучники буквально расстреляли корячившихся на льду вояк. Разделавшись со своей частью работы, Жорж развернулся и ударил с фланга по самому Фарбье, пытающемуся прорвать центр армии Мальвани. Фарбье слишком поздно понял, что оказался в положении собаки, гнавшейся за котом, а нарвавшейся на рысь. Правда, держался подлец стойко и до последнего, а вот граф Орельен Тартю, подвизавшейся на левом фланге, решил удрать, и Мальвани счел уместным его выпустить, хоть и изрядно потрепав. Маршал полагал, что было бы неплохо с тех, кто потрусливее, сбить спесь, а тех, кто понаглее, разозлить.

В этом смысле Тартю, за которым числился один-единственный подвиг, а именно женитьба на дочке могущественного Жана Фарбье, был незаменим. Трус милостью божьей, причем склонный превозносить свои заслуги и винить в неудачах всех, кроме себя, несомненно, добавит в медовое настроение Лумэнихи изрядную толику дегтя. Поэтому Анри скрепя сердце его отпустил – отпустил, несмотря на то что Тартю присутствовал при убийстве Эдмона и Этьена ре Фло, отпустил, как отпустил бы бешеную собаку, которая бежит в сторону вражеского лагеря. Собаку, укус которой несет страх и неуверенность в себе. Зато остальные ответили за все. Солдаты Мальвани пленных не брали, разве что тех, кто познатнее. Этих, в том числе и Поля Фарбье, Мальвани взял с собой.