Щепа и судьба - Вячеслав Юрьевич Софронов

верует… А вера тогда во мне была достаточно крепка, подогреваемая выложенными на стол листочками с набросанными на них разнообразными сюжетами и диалогами живущих пока отдельно от них героев.

Уют уединения

И сейчас не могу ответить, правильно ли поступил, оставив свой деревенский домик на произвол судьбы и окончательно перебравшись в городскую черту оседлости. В течение осени несколько раз наезжал в деревню, чтоб собрать не особо богатый урожай, растапливал печь, сидел у огня, почему-то не приносящего былой радости и уже не так согревавшего. Печь словно сердилась на меня, выбрасывая время от времени густые клубы сизого дыма, и дрова в ней пели на все лады печальную песню, постреливая выскакивающими на пол угольками.

Поначалу думал, мои герои не захотят перебираться в город и останутся на своей деревенской территории, где жили испокон века. Но они вопреки ожиданиям, как выяснилось позже, уютно устроились по углам моего кабинета и напоминали о себе частым появлением в виде незаконченных сюжетиков в моем воображении. Со вздохом садился за машинку, пробуя воплотить их в связное повествование, но оно никак не выстраивалось, выходили какие-то жалкие, рваные обрывки. Обычно подобные попытки прерывались необходимостью посещения редакции, где-теперь состоял в штате. А сюжеты никак не желали выстраиваться в стройные предложения и в таком виде ложиться на бумагу.

Однажды просто запретил себе продолжать замучившие меня рассказы о домовых и русалках и взялся за одну давно интересующую меня тему из местной истории. На удивление работа пошла практически без перерывов и довольно гладко. Давно наступила зима, незаметно промелькнул новый год. Из регионального журнала несколько раз возвращали мою рукопись с просьбой исправить те или иные места, которые, по мнению редактора, были недостаточно прописаны. Работалось легко, без особых перерывов, ушли сомнения. Лишь друзья и знакомые удивлялись, куда это я запропастился, почему так редко захожу к ним в гости. Что я мог ответить, если до сих пор скрывал о своем роде занятий…

Да, если среди ваших друзей кто-то вдруг неожиданно и надолго исчезает, причин к тому может быть множество, начиная от банальной простуды и заканчивая головокружительным романтическим приключением. Но обычно через какой-то срок наступает излечение, а любовные похождения имеют вполне предсказуемую развязку, после чего ваш знакомый, переполненный жизненных сил, дает знать о себе. Но есть ситуации, когда проходит неделя, месяц, а о человеке ни слуху ни духу. Вроде бы никуда не уезжал и по всем параметрам что-то серьезное случиться с ним не могло и даже кто-то случайно видел его на днях в продуктовом магазине вполне трезвым и здоровым, но почему-то чересчур долго на связь он не выходит. Смею вас заверить, бесконечно долго такое затворничество продолжаться не может, и рано или поздно тот знакомец объявится и объяснит причину исчезновения. Ставлю один к десяти, как говорили в старые добрые времена, что виной тому не хандра и не какая-то сверхсрочная работа, а скорее всего…

Причина вполне очевидна для того, кто хоть раз сидел, склонившись над чистым листом бумаги с ручкой в руках, переполненный будоражащими ум замыслами. Да, это сочинительство! А что еще может поразить душу и сердце и всю нервную систему до самого донышка, как ни один из самых распространенных недугов самовыражения? Только он! Особо не верящим советую самим пройти через искушение изложить в письменном виде что-то там с вами приключившееся в юности или совсем недавно. Посмотрю, насколько вам удастся справиться с поставленной задачей. А когда сумеете очнуться, поймете, насколько затягивает сей процесс, не оставляя выбора перед очередным сочинителем-неудачником. И если даже первый опыт окажется на ваш заинтересованный взгляд вполне удачным и миру будет явлена очередная повесть или, не приведи господи, роман, бойтесь, бойтесь этого как неизлечимой заразы! Бросайте все и бегите куда глаза глядят, пока литературный процесс не засосал вас в свою пучину, откуда возврата нет и быть не может!! Закончите один роман, и тут же внутри начнет вызревать замысел следующего!!! И так далее до бесконечности, пока не будут истрачены все физические и духовные силы, и вы ощутите себя старым, унылым и не умеющим ничем иным заниматься инвалидом.

Так смело говорю об этом потому, что на себе испытал все последствия от разлагающего творческого вируса. Он неизлечим. Говорю, потому что знаю. Сам пережил тот период и по жизни встречал сколько угодно своих литературных собратьев с помутненным взглядом, всклокоченными волосами, постоянно порывающихся куда-то бежать и теряющих нить разговора. Жалко и страшно смотреть на них, полуголодных, оборванных, не имеющих стабильного достатка, но не желающих бросить свое занятие. При том без всякого на то основания слепо верящих в свои способности, едва ли не гениальность и, как следствие, скорый успех, а затем и всемирное признание. Могу им только позавидовать и пожелать, чтоб на их пути не встретился человек, который раскроет слепцу глаза на очевидное. Пусть больной тот проживет в своем неведении как можно дольше и не услышит слов правды в свой адрес, так и умрет уверенный в свое предназначение и хотя бы частичное исполнение задуманного. Мне же пришлось столкнуться с мрачной повседневностью сочинительства лицом к лицу, о чем и пытаюсь рассказывать постепенно и доходчиво.

Итак, после перебазирования в городские пределы наступил довольно беспокойный период в моей жизни. А связано это было, как понимаю, с тем, что мне совсем даже не хотелось мимикрировать, иначе говоря, приспосабливаться к окружающей среде и вести образ жизни, который соответствовал раз и навсегда устоявшемуся в умах прочих граждан статусу поведения обычного и вполне заурядного человека. Согласитесь, любое общество не любит непредсказуемости и не терпит в своих рядах оппортунистов, могущих свободно переходить от одного рода занятия к другому, прямо противоположному.

Мне пришлось по приезде в город столкнуться с очевидным отчуждением бывших друзей и приятелей, которым оказалось не по силам понять, с чего это вдруг один из их знакомых вечно чем-то занят, не участвует в традиционных вечерниках и иных дружеских мероприятиях. Мои занятия литературой стали вскоре секретом Полишинеля, и скрывать род моей деятельности просто не имело смысла. Нет, вслух мне никто осуждения не высказывал, хотя некоторые подтрунивания выслушивать время от времени приходилось. Насмешки те походили на подколы человека, переметнувшегося в лагерь сторонников нетрадиционной любви — не особо обидно, в меру по-дружески. Но… в какой-то момент мне стало окончательно неприятно слышать употребляемое во всевозможных формах слово «писатель». И случился постепенный, можно сказать, тихий разрыв с большинством из ранее близких добрых знакомых,