Сын Зевса. В глуби веков. Герой Саламина - Любовь Федоровна Воронкова

среди солнечной азиатской тишины, томившей сердце, назревало недоброе. Теперь, когда не мучит огненная жара, когда воздух, плывущий с гор, свеж, как молодое вино, когда не надо думать о пропитании и воды для питья хватает, остается время для размышлений и раздумий.

Македонские и эллинские военачальники все чаще становились в тупик. Что делает Александр? В роскошных шатрах македонских вельмож возникали тайные разговоры, рожденные опасениями. Люди, которые когда-то встали стеной, защищая права Александра на царство, ныне с неудовольствием, а порой с возмущением обсуждали его действия.

– Создать единое государство, подчиненное царю? Было бы понятно, если бы захватить только западную часть Азии. Но весь мир?

– Весь мир тоже можно захватить. Но кем будем мы, македоняне, в этом огромном мире? Нас не хватит, чтобы управлять всеми землями. Мы затеряемся среди варваров!

– Он заменит нас варварами.

– Нет, царь никем не заменит нас. Он хочет, чтобы и мы, и варвары были равны в его царстве.

– Это неслыханно! И этого не будет.

– А разве мало уже персов-телохранителей среди его этеров? А эти двадцать тысяч персидских мальчиков, которых он велел обучить эллинскому языку и нашему военному делу?

– Аристотель говорит, что варвар по своей природе – раб. Как же будем мы наравне с рабами?

– А наш царь говорит, что и эллины, и варвары по своему рождению равны.

– Да, он это говорит. Я сам слышал.

В раздумье качал головой Мелеагр, военачальник фаланг:

– Государство, в которое войдут все народы… А править будет один Александр. Но это же пустая мечта!

Отзвуки этих разговоров, этого недоумения и тоски бродили по лагерю, отравляя мысли людей. Это было как нагнетание солнечной жары в сухом лесу. Нужна была только искра, чтобы взлетело пламя.

Александр, раздраженный дерзостью одного из своих этеров, Димна из Халестры, накричал на него и выгнал. Халестриец вышел глубоко оскорбленный.

«Хватит, – в ярости повторял он про себя, – хватит терпеть! Царь, который отрекся от своего народа, уже не царь мне!»

Мрачный, со зловеще бегающим взглядом, он поспешно отправился к молодому Никомаху, с которым дружил и которому доверял.

В полутьме храма, куда он отвел Никомаха, чтобы их никто не подслушал, Димн доверил ему страшную тайну:

– Я решил убить царя. Он замучил нас всех своими безумными замыслами. Он замучил все войско. Помоги мне. Мы освободимся от него и вернемся домой.

У юного Никомаха от ужаса замерло сердце. Он закрыл руками уши:

– Я ничего не слышал, Димн! Я ничего не знаю!

Пухлые губы его дрожали, рыжеватые волосы взмокли на висках. Но Димн не отступал:

– Мы найдем союзников, Никомах. Очень сильных союзников!

Никомах по-прежнему дрожал, тряся кудрями:

– Нет, нет, Димн! Я не хочу… Я не могу… Я не буду…

Димн понял наконец, что напрасно открылся Никомаху. Он мог бы сейчас убить юношу, но тот был так беззащитен, что у Димна не поднялась рука.

Никомах видел, как Димн схватился за оружие.

– Ты можешь убить меня, Димн. Но я не хочу… Не буду!..

Он вырвался из храма и побежал по улице, ослепленный слезами и солнцем.

– Так смотри же, Никомах, – глухо донеслось из храма, – не выдай меня!

Юноша, удрученный тайной, которой не мог вынести, долго бродил по узким, слепым улицам, среди желтых глиняных стен. Он старался избежать встречи с кем-нибудь из своих друзей, которые сразу заметили бы, что с ним случилось неладное…

Молчать. Забыть. Выбросить из памяти сегодняшнее утро, как злое наваждение. Не было этого. Он не видел и не слышал Димна.

Но, помимо сознания, он искал защиты и помощи. Блуждания привели его к Кебалину, к его старшему брату. Кебалин сразу понял серьезность положения. Знать это и не предупредить царя – преступление, за которое надлежит смерть. Кроме того, ему стало страшно и за царя. Если Александр умрет, что будет с македонянами, что будет с ним самим и его братом здесь, в такой далекой от родины и в такой враждебной стране? А кроме всего этого, он любил Александра.

– Я иду.

Никомах ни о чем не спрашивал: он понял, что брат идет к царю. Никомаху нельзя было идти вместе с ним, иначе Димн сразу догадается, что его хотят выдать. Кебалин подошел к царскому дворцу и здесь остановился. Он не был достаточно знатен, чтобы войти к царю. Надо подождать, – может, кто-нибудь из военачальников пойдет во дворец, а может, появится и сам царь…

Вскоре на площади перед дворцом появился военачальник царской конницы Филота, сын Пармениона. Окруженный свитой, в пурпуровом плаще, в сандалиях, украшенных золотом, Филота с надменной осанкой проходил мимо. Кебалин остановил его:

– Прошу тебя, Филота, проведи меня к царю. У меня есть к нему очень важное дело. Прошу тебя, убеди его выслушать меня поскорее!

Филота взглянул на него, будто Зевс с Олимпа:

– Что за важное дело у тебя, что непременно надо говорить с царем?

– Я знаю… о заговоре! Царя хотят убить!

– Кто?

– Димн задумал убить царя. Он сам сказал Никомаху!

Филота иронически усмехнулся:

– Что, друзья поссорились? И теперь один наговаривает на другого?

– Нет, Филота, тут не ссора, поверь мне. И скажи обо мне царю, я обязан предупредить его!

– Хорошо. Скажу.

Филота пожал плечами и прошел во дворец.

Бежали минуты, уплывали часы. Тени на улицах стали фиолетовыми. Македонские вельможи входили во дворец и уходили из дворца. Смеялись, сидя на белых ступенях, македонские мальчики, дети знатных людей, взятые во дворец для услуг царю и для обучения.

Кебалин терпеливо ждал.

Наконец из дворца вышел Филота. Кебалин тотчас поспешил к нему:

– Ты видел царя, Филота?

– Конечно. Мы долго разговаривали с ним. О разных делах.

– Ты сказал обо мне царю, Филота?

– Да как-то не было подходящей минуты.

Филота прошел было несколько шагов, но остановился, обернулся через плечо:

– Завтра я буду разговаривать с царем наедине. Вот тогда и скажу о твоем деле.

И он ушел, сверкая расшитым плащом, тяжелыми золотыми браслетами и драгоценными ножнами короткого меча. Свита последовала за ним, такая же надменная. Еще бы, они служат одному из самых сильных и влиятельных военачальников во всем македонском войске.

Солнце зашло. Тьма накрыла город.

– Нехорошее дело, – в раздумье сказал Кебалин, вернувшись домой.

– Я не виноват, Кебалин! – жалобно отозвался Никомах.

– Я не о тебе. Нехорошо, что Филота ничего не сказал царю.

– Он скажет завтра, Кебалин!

– А что, если те… твои друзья придут к царю раньше нас и признаются? Или их поймают и заставят сказать… Как на нас посмотрит царь?

– Кебалин, мы ни в чем не