Индиговый ученик - Вера Петрук

Зрительские ряды оживились, оглушив театр новыми воплями. Искать долго причину их восторга не пришлось. Фарк упал, но был жив. Регарди чувствовал, что смерть кружила где-то рядом, но не спешила приближаться к воинам на арене. Ее время еще не пришло, и она собиралась ждать столько, сколько нужно. Впрочем, и он тоже. Происходящее захватывало его все сильнее, заставляя кровь быстрее бежать по венам, а душу петь от восторга. Никогда еще Арлинг не чувствовал себя таким живым, таким значимым. Бои Салаграна едва успели начаться, а он уже понял, что они были именно тем, что ему не хватало все это время.

Среди криков и шума удар гонга был едва различимым, но Регарди его услышал. Однако веревка все еще горела, поэтому он не придал ему значения и поспешил расправиться с надоевшим кучеяром.

Как только Маска Коршуна присоединился к проигравшим, Арлинг стал искать нового врага, и вскоре удача ему улыбнулась. Здоровый шибанец, похожий на великана, только что свалил на землю щуплого керха и оглядывался в поисках противника. Убедившись, что их желания совпадали, Регарди стал медленно к нему приближаться. Великан вселял надежду. От него пахло хорошей дракой, звериной силой и вызовом.

Он так и не понял, когда игры перестали быть играми, превратившись из соревнований с правилами в бойню – жестокую и неожиданную.

На какой-то миг ему показалось, что он остался один. Только он и древняя арена, где когда-то было убито много, очень много людей. Наверху свистел ветер, осыпая его мелким песком и сором, а солнце поблекло, скрывшись за тучей, внезапно возникшей на небосклоне. Яркие лучи света, столь привычные в Сикелии, вдруг скрылись в полумраке, который был редким гостем для полудня в пустыне. Регарди поежился. Куда исчезли тридцать шесть человек, жаждущих умереть сегодня на сцене? Где зрители? Почему вдруг стало так тихо, словно он спустился в семейный склеп в Ярле?

Все вернулось обратно быстрее, чем он успел выдохнуть. Все кроме света. Небо над ареной неожиданно заволокло тучей, но людям в амфитеатре не было до нее дела. В следующую секунду о ней позабыл и Арлинг. Великан сбил его с ног, и вот они уже катились по земле, а вокруг бегали и сражались люди, которых вдруг стало куда больше тридцати шести человек, выпущенных на арену полчаса назад. Регарди слышал, как щелкали решетки ворот и на сцену выбегали все новые и новые воины, которые в отличие от участников были вооружены острыми клинками, рассекавшими воздух, словно крылья стервятников. Вместе с ними на арену проник и новый запах. Густые, цветочные ароматы тяжело растеклись по кругу, заполнив собой все поле. Арлинг уже встречал их раньше. Так пахло от нарзидов, обожавших приторное пиво на цветочном сахаре, и от серкетов, которые приезжали в школу на ежегодные испытания. Приход Скользящих был неожиданным, но Регарди обрадовался их появлению. Они были посланцами смерти, а значит, им было по пути.

Ловкие и неуловимые слуги Нехебкая кружили по сцене, словно песчинки, подхваченные вихрем, атакуя внезапно и без разбора. Зрители встречали их с бурным восторгом, заставив его предположить, что Скользящих ждали. Странно, что Азатхан не предупредил об этом.

Шибанец оказался сильным и хорошо подготовленным противником. Его кожа была скользкой от масла и такой горячей, что, казалось, он выплеснул на себя вязкую жидкость прямо с жаровни. Масло, словно продолжало кипеть на нем, не только мешая схватить великана, но и перебивая запахи – приходилось полагаться полностью на слух.

А веревка все горела, и Регарди уже не был уверен, что у нее был конец. Прошла вечность, прежде чем великан допустил ошибку, которая позволила ему отправить его в небытие. Шибанец хорошо намял ему бока, но сломать ничего не успел. Лишь вкус крови на разбитых губах будоражил сознание.

Арлинг участвовал во многих драках, но эта была особенной – живой, смертельной, настоящей. Словно все учителя Школы Белого Петуха собрались на арене, бросив вызов ему одному. Среди них не было только имана, и это значительно упрощало задачу. Если в первые минуты появления серкетов Регарди думал лишь о том, как бы выжить, то по мере того, как все больше людей – Скользящих и бойцов-участников – падало к его ногам, к нему возвращались утерянные в подземелье спокойствие и уверенность.

«Принцип обрушивания» – так это называлось. Не убегать, но бросаться навстречу. Не отбиваться, но нападать до полного уничтожения врага. Каждая защита – это лишь начало новой атаки. Переместиться – пресечь – подавить. «Только противник поможет тебе понять, насколько горяч металл доблести в твоем сердце», – говорил иман в его голове. Наставления учителя, вбитые в него на тренировках в подземелье Дома Солнца, вспыхнули в памяти с неожиданной силой, став знаменем, которое он пронес через всю битву.

Арлинг был горным потоком, смывающим все живое, камнем, падающим со скалы, пламенем, пожиравшим сухой лес. Секунда – и полыхать будет до небес.

Серкеты, кучеяры, шибанцы, нарзиды, зрители, охрана, жрецы, – все перемешались, став одним противником со многими телами. Время игр прошло, уступив место настоящей жизни, за которой пряталась настоящая смерть.

Укол пальцами в живот, враг защищается, прыжок и удар сверху ногой в грудь. Противника нет. Еще два – слева и спереди. Быстрые и точные прямые удары в разных направлениях. Его тело было послушным и безжалостным. Ни одна его часть не оставалась без дела. Регарди прилипал к врагу, словно паразит, обрушивал на него град ударов, выводил из равновесия и валил на землю. Если противник отдалялся – бил ногой. Враг толкал – он отступал, враг тянул на себя – Арлинг подтягивался к нему. Он следовал за ним, словно тень, не отпуская от себя ни на шаг. А когда настигал, противник переставал существовать: умирал, засыпал или терял сознание – Регарди то было неинтересно.

О том, что Санакшас закончен, он понял лишь тогда, когда в песок рядом с его ногой впились две стрелы. Отпустить врага удалось с трудом. Кому-то повезло меньше. Керх, продолжавший душить противника неподалеку, получил стрелу в глаз. Стараясь не делать подозрительных движений, Регарди отошел в сторону и стал дожидаться стражи. Мысль о том, что он прошел первый круг, была подобна глотку холодной воды. Казалось, что между тем мигом, когда он впервые ступил на арену, и моментом, когда все закончилось, не прошло и секунды. Как раз-два-три. Но вскоре первый восторг сменился разочарованием. Знаменитые Бои Салаграна были не труднее многочасовой тренировки в Школе Белого Петуха. Бой закончился слишком быстро, а ведь ему уже стало казаться, что он почти достиг цели. Еще немного времени, и возможно тогда….

– Асса! Асса!

Что могло бы произойти тогда, Арлинг придумать не успел, потому что на арену полетели цветы и шелковые ленты, а толпа взорвалась таким ликованием, что он ощутил его почти физически. Захваченный врасплох, Регарди растерялся, но в подобном смятении находились и другие воины, которые вместе с ним покидали арену. Он чувствовал как приосанился и замедлил шаг идущий рядом кучеяр, как учащенно забилось его сердце, как гордо приподнялась голова. Люди приветствовала их, словно воинов-освободителей, вернувшихся на родину. Те, кто шел сейчас по арене, получали все – любовь, почет и обожание, те, кто остался лежать в песке, были преданы забвению с той же легкостью, с какой ребенок отрывает крылья бабочке, чтобы посмотреть, как она устроена внутри.

– Асса!!!

От разочарования не осталось и следа. Подходя к воротам, Регарди почти ощущал себя героем. Ни одна драка в Балидете не заканчивалась подобным образом. Чем громче кричала толпа, тем явственнее ощущался ее восторг. Теплые волны обожания омывали его тело, грозя сбить с ног и поднять до небес, в рай, к богам, к звездам. Это было новое, странное чувство. Оно опьяняло и кружило голову. И хотя рядом шли другие воины, Арлингу казалось, что все это только для него. Восторженные крики, нежные лепестки амарантов, спрятавшееся за тучу солнце, древние руины, горячий песок и даже свободный ветер – все принадлежало ему. Любовь толпы так настойчиво стучалась в сердце, что он не выдержал и сдался. Закрыв глаза, которые все равно были ему не нужны, Регарди проделал последние до ворот шаги, купаясь в совершенном блаженстве. Он был слепым, чужаком, драганом, человеком без родины и дома, но они его принимали. Застряв между Севером и Югом, между Согдарией и Сикелией, он, наконец, чувствовал себя своим. Участвовать в Боях Салаграна стоило ради одного этого момента.

Но в камере подземной галереи все оказалось иначе. Мираж прошел, словно случайный утренний дождь, от которого к полудню не осталось ни капли. Первой проснулась боль. Ныли помятые ребра, зудели царапины и порезы, наливались кровью синяки, но, обследовав себя, серьезных ранений он не нашел. Тело слушалось хорошо, хотя и вело себя странно. Прислонившись к шершавой стене, Регарди почувствовал, как его пробирает дрожь. С одной стороны, ему нестерпимо хотелось вернуться на арену, а с другой – покинуть это место как можно скорее. Он не мог подобрать слов, но ощущал интуитивно – так, как чувствовал горящую свечу на другом конце стола – ему не нужно было здесь находиться. Что-то произошло с ним там, на арене, и это что-то было не тем, о чем можно было хвастаться перед друзьями или учителем. Такое стоило держать в глубокой тайне, не доверяя воспоминаний даже себе самому.