Стихотворения. Рассказы. Гора - Рабиндранат Тагор

— А то, что ваша дочь Лолита одна с Биноем-бабу приехала на пароходе, это что, тоже плод воображения?

Шучорита вспыхнула, в то время как Пореш-бабу спокойно ответил:

— Вы, Пану-бабу, очевидно, чем-то сильно возбуждены, и было бы несправедливо по отношению к вам заставлять вас в таком состоянии обсуждать подобные вопросы.

Харан-бабу тряхнул головой.

— Я никогда ничего не обсуждаю в возбужденном состоянии, — сказал он. — Я всегда отвечаю за свои слова, так что обо мне вам беспокоиться нечего. Все, что я сказал, я сказал не от себя лично, а как представитель «Брахмо Самаджа», и говорю потому, что не считаю себя вправе молчать. Если бы вы не были ослеплены, уже из одного того, что Лолита рискнула поехать на пароходе вдвоем с Биноем-бабу, вы должны были бы заключить, что вашу семью начало относить в сторону от надежного причала. Здесь вопрос не только в том, что у вас появится повод к раскаянию, — это еще и дискредитирует «Брахмо Самадж».

— Если вы задались целью порицать, то поверхностного взгляда, конечно, вполне достаточно, но если вы хотите дать событию правильную оценку, то для этого нужно вникнуть в дело глубже. Всякий свершившийся факт сам по себе вовсе не доказывает чьей-то виновности.

— Факты сами собой не свершаются, — ответил Харан. — Видно, в вашей семье не все благополучно, потому такие явления и стали возможными. Вы напустили к себе в дом людей, нам абсолютно чуждых, которые всячески стараются сбить всех вас с твердых устоев. Неужели вы сами не видите, куда они успели уже вас завести?

— Боюсь, Пану-бабу, что мы с вами видим вещи по-разному. — В голосе Пореша-бабу зазвучало раздражение.

— То есть, может быть, вы отказываетесь видеть, но вот вам беспристрастный свидетель — Шучорита. Пусть она скажет нам, ограничены ли отношения Лолиты и Биноя чисто внешними рамками или они пустили глубокие корни? Нет, Шучорита, прежде чем уходить, ответь-ка на мой вопрос. Дело ведь далеко не шуточное.

— Возможно, — сказала сухо Шучорита, — но вас оно не касается.

— Если бы оно меня не касалось, то я не только говорить, но и думать о нем не стал бы, — сказал Харан-бабу. — Вполне возможно, что мнение «Брахмо Самаджа» вас нисколько не тревожит, но поскольку вы являетесь его членами, ему волей-неволей приходится спрашивать с вас.

В комнату вихрем ворвалась Лолита.

— Если «Брахмо Самадж» назначил судьей вас, то нам в этом Обществе вообще делать нечего.

— Ты очень кстати пришла, Лолита, — сказал Харан, поднимаясь с кресла. — Я считаю, что обвинение, выдвинутое против тебя, должно рассматриваться в твоем присутствии.

Теперь Шучорита по-настоящему рассердилась.

— Знаете что, Харан-бабу, — крикнула она, сверкнув глазами, — вы можете, если хотите, устраивать судебные процессы у себя, но никто вам не позволит оскорблять людей в их собственном доме! Кто вам дал на это право? Идем, Лолита!

Лолита не тронулась с места.

— Нет, диди, я не побегу. Я готова выслушать все, что имеет сказать мне Пану-бабу. Итак, я вас слушаю!

Поскольку Харан-бабу молчал, не зная, с чего начать, заговорил Пореш-бабу.

— Лолита, дорогая моя, — сказал он, — сегодня Шучорита уходит от нас. Давайте же не будем в этот день ссориться. Пану-бабу, какие бы ошибки ни допустили мы в прошлом, сегодня не время укорять нас в них.

Харану ничего не оставалось, как замолчать. Странно, чем яснее Шучорита показывала, что не желает иметь с ним ничего общего, тем упорнее добивался он ее. Нет, от своих надежд Харан даже теперь отнюдь не отказался; потому-то он и лез на стену из-за предстоящего переезда Шучориты на новую квартиру вместе с теткой-индуисткой, зная, что там его усилия будут бесплодны.

Итак, сегодня он пришел во всеоружии, готовый к бою, готовый добиться решения тут же и во что бы то ни стало. Он был уверен, что его слова будут бить прямым попаданием в цель. Он совершенно не предполагал, что Шучорита и Лолита придут тоже не безоружными и на удар сумеют ответить ударом. Но как бы он ни был разочарован таким поворотом дела, духом Харан-бабу отнюдь не пал. «Истина — иными словами сам Харан — неминуемо восторжествует». Это был издавна его девиз! Но, конечно, победа сама в руки не дается… И Харан-бабу стал готовиться к дальнейшей борьбе.

Шучорита тем временем пошла к тетке.

— Тетя, ты не сердись, — сказала она, — сегодня я пообедаю вместе со всеми.

На это Хоримохини ничего не ответила. Она думала, что Шучорита окончательно перешла в истинную веру; более того, она считала, что теперь, получив материальную независимость и переехав в отдельный дом, они заживут наконец по-своему. И ей вовсе не понравилось, что Шучорита опять решила взяться за старое. Потому-то она и не ответила девушке.

Шучорита догадалась, что у нее на уме, и сказала:

— Уверяю тебя, тетя, что твой бог не будет в претензии. Я получила сегодня указание свыше есть вместе со всеми. Если я ослушаюсь, господь разгневается, а его гнев для меня страшнее, чем твой.

Этого Хоримохини уже никак не понимала. Пока ей приходилось терпеть нападки и оскорбления Бароды, Шучорита делила с ней все обиды и вела себя как настоящая индуистка. Теперь же, когда настал час освобождения, она, вместо того чтобы радоваться, бог знает что выдумала. Было очевидно, что Хоримохини не постигла всей глубины души своей племянницы — да и не по плечу, вероятно, ей это было.

Запретить обедать со всеми она ей не запретила, но осталась недовольна. «И откуда только у нее это пристрастие к поганой еде? — ворчала Хоримохини про себя. — А еще родилась в семье брахмана».

И, помолчав немного, добавила вслух:

— Я тебе только вот что скажу: насчет того, чтобы есть с ними, — делай как знаешь, но, по крайней мере, не принимай воду, которую приносит водонос Рамдин.

— Но почему, тетя? — воскликнула Шучорита. — Ведь это тот же самый Рамдин, который каждое утро приносит тебе молоко от своей коровы и сам ее к тому же и доит.

Хоримохини даже глаза выпучила от изумления:

— Ты меня просто удивляешь! Сравнила молоко с водой! Ну и ну!

— Ладно, тетя, — рассмеялась Шучорита. — Сегодня я не буду пить воду из рук Рамдина. Но только имей в виду, лучше не запрещай этого Шотишу, а то он сделает как раз наоборот.

— Так то Шотиш… — протянула Хоримохини.

В конце концов сильный пол на то и силен, чтобы нарушать правила дисциплины, хотя бы даже индуистские.

Глава сорок четвертая

Харан вступил на путь войны.

Прошло почти полмесяца с тех пор, как Лолита приехала с Биноем на пароходе. Кое-кому уже стало известно об этом, со временем, несомненно, узнали бы и многие другие, но за последние два дня сенсационная новость распространилась по городу, как огонь в сухой соломе.

Харан многим разъяснил, сколь необходимо пресекать подобного рода распущенность в отдельных членах Общества в целях поддержания морального уровня брахмаистской семьи на должной высоте. Трудности это не представляло, потому что всегда приятно живо откликнуться на призыв заклеймить кого-то позором и соответствующим образом наказать чужие прегрешения. Большинство видных членов «Брахмо Самаджа», отбросив ложную скромность, с завидным энтузиазмом объединились вокруг Харана-бабу для выполнения этой тягостной обязанности. Эти столпы Общества, не считаясь с расходами на извозчиков, стали разъезжать из дома в дом, трубя об опасности, грозящей «Брахмо Самаджу», если такого рода явления не будут пресечены в корне.

В добавление ко всему из уст в уста передавалась весть о том, что Шучорита не только ударилась в правоверие, но к тому же еще поселилась с теткой-индуисткой и целые дни проводит в исступленных молитвах перед идолом.

А тем временем, не успела Шучорита переехать в свой дом, как в душе Лолиты началась жестокая борьба. Каждый вечер, ложась спать, она говорила себе «не сдамся» и каждое утро, проснувшись, повторяла «ни за что не сдамся». Потому что дело дошло до того, что все ее мысли были заняты исключительно Биноем. Стоило ей услышать его голос внизу, как сердце ее начинало учащенно биться. Стоило ему не зайти к ним день-другой, и ее уже одолевало чувство оскорбленной гордости. В таких случаях она под разными предлогами засылала Шотиша к Биною и, когда тот возвращался, старательно выпытывала у него, о чем они разговаривали, что делает Биной и так далее.

И чем больше это наваждение овладевало Лолитой, тем страшней ей становилось при мысли о неизбежном поражении. Временами она начинала даже сердиться на Пореша-бабу за то, что тот не пресек их дружбы с Биноем и Горой.

Во всяком случае, теперь, более чем когда-либо, она была исполнена решимости бороться до конца, погибнуть, но не сдаться. В голове девушки возникали различные планы дальнейшего существования. Она даже стала подумывать, не последовать ли ей славному примеру героинь некоторых европейских романов, всю жизнь свою отдавших служению ближнему.