Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

Она остановилась на этом и не – сказала более ни слова; они снова обнялись последним объятием.

ГЛАВА V

Последняя борьба

Однажды вечером, в половине сентября, Магги сидела, по обыкновению, в своей скучной, одинокой комнате; она все еще боролась с старыми призраками, которые то восставали с новою ясностью, то скрывались, как бы исчезая в тумане. Было уже за полночь; дождь с силою стучал в окно, а ветер порывисто завывал. На следующий же день, после посещение Люси, погода совершенно изменилась: жар и легкое дыхание ветерка заменились холодом и резким непостоянным ветром, сопровождаемым от времени до времени сильным дождем, так что предположенная поездка была отложена до более благоприятного времени. В графствах, лежащих вверх по течению Флоса, дожди не прекращались, вследствие чего жатва значительно пострадала. В последние же два дня и в местах, расположенных по низовью реки, дождь лил без остановки, так что старожилы покачивали головами и поговаривали о том, как, лет шестьдесят назад, случились такие же дожди во время равноденствия и произвели наводнение, которое снесло мост и причинило в городе огромные бедствия. Но молодое поколение, которое видело несколько небольших наводнений, подсмеивалось над этими мрачными воспоминаниями и предчувствиями; так в числе другим и Боб Джекин, веривший в свое неизменное счастье, подтрунивал над своею матерью, когда та сожалела, что они поместились в дому, выходящем прямо на реку, замечая ей, что если б не это, так они не держали ли бы лодок, которые на случай наводнение необходимы, чтоб разъезжать за провизией.

Но и беспечные и трусливые одинаково спали теперь.

Надеялись; что дождь спадет к утру. Молодежь помнила, что и большие опасности угрожали от быстрого таяние снегов и, однако, все сходило благополучно; к тому же, даже в самом отчаянном случае можно было надеяться, что будущий прилив размоет берега ниже города и тогда вода уйдет, причинив только временные беспокойства и потери, ощутительные только для низшего класса, которому поможет общественная благотворительность.

Итак, все были на своих постелях, так как было уже за полночь; все, за исключением не большего числа бодрствовавших, как Магги. Она сидела в своей маленькой гостиной, обращенной окнами к речке, с одной свечкой, которая, оставляя всю комнату в неясном полусвете, только ярко освещала лежавшее перед нею письмо. Это письмо, которое она получила в тот-день, было одною из причин ее позднего бдение. Она сидела, не замечая пролетевших часов, не думая о покое, даже не представляя себе никакого ясного образа успокоение, кроме того далекого, от которого более не пробуждаются для этой земной жизни полной борьбы и страданий.

За два дня до получения этого письма Магги была в последний раз в пасторском доме. Правда, дождь мог бы мешать ей это последние два дня, но на то были другие причины.

Уже из некоторых замечаний и намеков доктор Кенн узнал о сплетнях, ходивших в обществе по поводу его сношений с Магги, и совсем недавно он был уведомлен о них устами одной прихожанки, которая уговаривала его не упорствовать в своем сопротивлении общему чувству прихожан. Доктор Кенн, совесть которого была чиста в этом отношении, все еще думал упорствовать; ему было гадко согласиться с всеобщим чувством, которое он знал, было достойно презрение, но он был наконец принужден к этому соображением, что его звание налагало на него обязанность заботиться даже о внешности и приличиях, понятия о которых зависят от степени развитости окружающих умов. Для умов низких и грубых значение внешности очень расширяется. Быть может, он находился в опасности действовать из одного упрямства; быть может, его долг повелевал ему покориться. Совестливым людям свойственно видеть свой долг в том, что им больнее исполнить; а доктору Кенну всегда было больно уступать. Он решил, что его долг уговорить Магги оставить на время Сент-Оггс, и он исполнил эту тяжелую обязанность, как мог деликатнее. Он только – заметил в самых неопределенных выражениях, что его попытка покровительствовать ее присутствию в городе сделалась источником раздора между ним и его прихожанами, что несомненно должно повредить его полезности, как пастора. Он просил у нее позволение написать к своему другу, также духовного звания, который, может быть, принял бы ее в гувернантки, или постарался бы найти приличное место для молодой: девушки, которой пастор Кенн глубоко интересовался.

Магги выслушала его с дрожавшими губами; она только была в состоянии произнести едва внятное:

– Благодарю вас; я вам буду очень благодарна.

И пошла домой под проливным дождем и с отчаянием в сердце. Итак, ей суждено быть одинокою скиталицею; ей суждено увидеть новые лица, которые будут с удивлением смотреть на нее, потому что жизнь ей будет в тягость; ей суждено начать новую жизнь, стараться расшевелить себя, принимать новые впечатление, тогда как ее гнетет смертельная тоска. Неужели для однажды павших нет ни семейного крова, ни помощи от других? Неужели даже те, которые чувствуют к ним сострадание, должны заглушать в себе это чувство? Но ей ли можно жаловаться? Ей ли отказываться от этого испытание, представляющего единственную возможность облегчить груз, тяготеющий над другими страдальцами, и тем сделать свое порочное увлечение источником чистейшей любви, лишенной всякого эгоистического чувства? Весь следующий день она. провела в своей одинокой комнате, думая о будущем и стараясь превозмочь, себя, и успокоиться, ибо какого спокойствия могла достигнуть Магги без борьбы?

На третий день, тот самый день, который только что кончился, пришло письмо, которое лежало пред нею на столе.

Письмо это было от Стивена. Он уже возвратился из Голландии; он был в Медфорде, без ведома своих друзей и написал ей оттуда, вложив письмо в письмо к другу, в котором он был уверен. С начала до конца оно состояло из страстных упреков, воззваний против безрассудства жертвовать собою тому превратному понятию о справедливости, которое побудило ее разрушить, все его надежды ради пустой идеи, а не, действительного блага, его надежды – его, которого она любила и который любит ее тою всепожирающею страстью, которую, человек способен питать к женщине только однажды в жизни.

«Мне пишут, что вы выходите, замуж, за Кенна. Как будто я поверю этому! Они, пожалуй, и вам рассказывают такие же басни обо мне. Быть может, они вам, говорят, что я поехал путешествовать. Мое тело действительно куда-то таскали, но мыслию я не удалялся из того ужасного места, где, вы покинули меня, где, я очнулся от бесчувственности, в которую погрузила меня бессильная ярость, чтоб только узнать, что вас уже не было… Магги! чьи муки могут сравниться с моими? Чьи чувства оскорблены более моих? Кто, кроме меня, встречал этот взгляд любви, который выжег свой образ так глубоко в моем сердце, что уже другому в нем нет места? Магги! Призовите меня к себе, призовите меня к жизни и добру! Я чужд того и другого. Я не имею побуждений; мне все постыло. Два месяца еще более укоренили во мне убеждение, что без вас я не могу существовать: Напишите одно словечко, скажите «приезжай!» – чрез два дня я буду с вами, Магги. Или вы забыли, что такое значит быть вместе, видеть, слышать друг друга?»

Когда Магги: в первый раз прочла эта письмо, она почувствовала, будто настоящее искушение еще только начиналось. При входе в темную, холодную пещеру мы еще довольно храбро удаляемся от теплого, ясного света; но совсем иначе думаем мы, когда, пройдя значительное пространство в сырой и мрачной мгле, измученные и утомленные, видим отверстие, приглашающее выйти на живительный свет дня. Естественное движение освободиться от гнетущей нас боли так сильно, что все другие побуждение забываются, пока боль не прекратится.

В продолжение многих часов Магги чувствовала, что ее борьба была тщетна. Всякая мысль изглаживалась пред образом Стивена, ожидавшего одного слова, которое бы призвало его к ней. Она не читала письма, она слышала слова из уст самого Стивена, и этот голос потрясал ее своим прежним обаянием. Весь день пред этим ей представлялись образы грустного будущего; полного жгучего раскаяние и сожаление; она мечтала только об уповании, которое подало бы ей; силы перенести эту муку. Но вот, совсем вблизи, почти в ее власти, как бы навязываясь само от себя, пред ней раскрывалось другое будущее в котором страдание и лишение должны были замениться, беспечностью и блаженством в объятиях любви! И все же: не в этом обещании радостей вместо горя состояло для Магги главное искушение – нет! Страдальческий тон Стивена, его сомнение в справедливости принятых ею решений – вот что поколебало ее, и даже, заставило схватит перо и клочок бумаги и написать это одно слово: «приезжай».

Но вслед за этим решительным действием ею овладело сомнение; она готова была отступиться, отшатнуться от него; сознание, что оно противоречило ее решимости, в более ясные минуты самообладания, терзало ee. Нет, ей надобно ждать, надобно молиться, и тот, внутренний свет, который покинул ее; возвратится к ней, а она снова почувствует, что чувствовала прежде, когда имела довольно сил, чтоб, победить страдание – самую любовь; она почувствует, что чувствовала при свидании с Люси, что чувствовала, читая письмо Филиппа, потрясшее в ней все нити, связывавшие ее с мирным прошедшим.