Графиня де Монсоро - Александр Дюма

Генрих III, как мы уже сказали, занял свой наблюдательный пост в ту самую минуту, когда его брат вошел в комнату; таким образом, ни одно слово из беседы двух принцев не могло ускользнуть от королевских ушей.

— Ну как, ваше высочество? — с живостью спросил герцог де Гиз.

— Все хорошо, герцог, заседание состоялось.

— Вы были очень бледны.

— Это бросалось в глаза? — обеспокоился герцог Анжуйский.

— Мне бросилось, ваше высочество.

— А король ничего не заметил?

— Ничего, по крайней мере, мне так кажется. Его величество задержал ваше высочество у себя?

— Как вы видели, герцог.

— Он, конечно, хотел поговорить с вами о моем предложении?

— Да, сударь.

Наступило неловкое молчание, смысл которого король, не упускавший ничего, хорошо понял.

— И что же сказал его величество? — спросил герцог де Гиз.

— Сама идея королю понравилась, однако чем более гигантский размах она грозит принять, тем более опасным кажется ставить во главе всего дела такого человека, как вы.

— Тогда мы близки к поражению.

— Боюсь, что так, любезный герцог, и Лигу, по-моему, могут распустить.

— Вот дьявольщина! — огорчился герцог де Гиз. — Это значит умереть, не родившись, кончить, не начав.

“Оба они завзятые остряки, что тот, что другой”, — раздался над самым ухом Генриха, прижавшегося к слуховому отверстию, чей-то тихий и ехидный голос.

Король резко обернулся и увидел большое тело Шико, скрючившееся у другого отверстия.

“Ты посмел пойти за мной, негодяй!” — вскипел король.

“Замолчи, — сказал Шико, махнув рукой, — ты мешаешь мне слушать, сын мой”.

Король пожал плечами, но, поскольку шут, что ни говори, был единственным человеческим существом, которому он полностью доверял, снова приник ухом к отверстию.

Герцог де Гиз заговорил опять.

— Ваше высочество, — сказал он, — мне кажется, что, если бы дело обстояло так, как вы сказали, король прямо объявил бы мне об этом. Принял он меня довольно сурово и, конечно, не стал бы сдерживаться и высказал бы мне в лицо все свои мысли. Может быть, он просто хочет отстранить меня от Лиги.

— Мне тоже так кажется, — промямлил герцог Анжуйский.

— Но тогда он погубит все дело.

— Непременно, — подтвердил герцог Анжуйский, — и так как мне было известно, что вы уже приступили к исполнению своей идеи, то я бросился вам на выручку.

— И чего вы добились, ваше высочество?

— Король предоставил вопрос о Лиге, то есть о том, вдохнуть ли в нее новую жизнь или навсегда ее уничтожить, почти на полное мое усмотрение.

— Ну и что вы решили? — спросил герцог Лотарингский.

— Слушайте, вы же прекрасно понимаете, что все зависит от утверждения королем главных заправил. Если вместо того, чтобы устранить вас и распустить Лигу, он изберет ее главой человека, понимающего значение всего дела, если он назначит на этот пост не герцога де Гиза, а герцога Анжуйского…

— Ах, вот как! — вырвалось у герцога де Гиза, который не смог сдержать ни восклицания, ни внезапного прилива крови к лицу.

“Добро! — сказал Шико. — Два дога сейчас подерутся из-за кости”.

Но, к немалому удивлению гасконца и к еще большему удивлению короля, который гораздо менее своего шута разбирался в тайных пружинах разыгрывавшегося перед ним действа, герцог де Гиз внезапно перестал удивляться и гневаться и сказал спокойным, почти веселым голосом:

— Вы ловкий политик, ваше высочество, если вы этого добились.

— Я этого добился, — ответил герцог Анжуйский.

— И как быстро!

— Да. Но надо вам сказать, что сложились благоприятные обстоятельства, и я этим воспользовался. Однако, любезный герцог, — добавил Франсуа, — еще ничего окончательно не решено, я не пожелал дать окончательного ответа, пока не увижу вас.

— Почему, ваше высочество?

— Потому что не знаю, куда это нас приведет.

“Зато я знаю”, — сказал Шико.

“Тут пахнет небольшим заговором”, — улыбнулся король.

“О котором, однако, господин де Морвилье, по твоему мнению, всегда и во всем прекрасно осведомленный, ни словом не обмолвился. Но давай послушаем дальше, дело становится интересным”.

— Ну что ж, я скажу вам, ваше высочество, не о том, куда это нас приведет, ибо только один Господь Бог это знает, а о том, для чего это нам нужно, — ответил герцог де Гиз. — Лига — вторая армия, и поскольку первая у меня в руках, а брат мой, кардинал, держит в руках церковь, то, пока мы все трое едины, ничто не может устоять против нас.

— Не следует забывать и того, — сказал герцог Анжуйский, — что я вероятный наследник престола.

“Ах!” — вздохнул король.

“Он прав, — сказал Шико, — и это твоя вина, сын мой. Ты все еще не удосужился соединить рубашки Шартрской Богоматери”.

— Однако, ваше высочество, как бы ни были велики ваши шансы на наследование престола, вы должны также считаться и с шансами ваших противников.

— А вы думаете, герцог, я этим не занимался и не взвешивал по сто раз на дню возможности каждого из них?

— Прежде всего подумайте о короле Наваррском.

— О, этот меня совсем не беспокоит. Он всецело занят своими амурами с Ла Фоссез.

— А именно он, сударь, именно он будет оспаривать у вас даже завязки вашего кошелька. Он обносился, он исхудал, он изголодался. Он напоминает бездомного кота, который, заслышав всего лишь запах мыши, целыми ночами будет дежурить у чердачного окна, в то время как жирный, пушистый, ухоженный хозяйский кот и не шелохнется, и не подумает выпустить когти из своих бархатных лапок. Король Наваррский за вами следит. Он настороже. Он не теряет из виду ни вас, ни вашего брата. Он жаждет вашего трона. Подождите, пока случится несчастье с тем, кто сидит на этом троне, и вы увидите, как эластичны мышцы у этого худого кота, как он одним прыжком перемахнет из По в Париж и даст вам почувствовать свои острые когти. Вы увидите, ваше высочество, вы все увидите.

— Случится несчастье с тем, кто сидит на троне? — медленно повторил Франсуа, вперившись в герцога де Гиза вопрошающим взглядом.

“Эге! — сказал Шико. — Слушай, Генрих. Гиз говорит или, вернее, сейчас наговорит много чего поучительного, советую тебе намотать его слова на ус”.

— Да, ваше высочество, — повторил герцог де Гиз. — Несчастный случай! Несчастные случаи не столь уж редки в вашем семействе, вы это знаете не хуже меня, а, может быть, даже и лучше. Бывает, что монарх, наделенный цветущим здоровьем, вдруг истаивает, как свеча. Другой монарх рассчитывает жить долгие годы, а жизни ему осталось несколько часов.