Рассказы - Адам Нэвилл

Но колокольчик внизу звонил, не переставая. Мало того, звук стал более настойчивым. Китти определила, что его источник находится у подножия лестницы, будто кто-то стоит там и смотрит наверх, на дверь ее комнаты и трясет одним из тех медных колокольчиков, которые она видела на полке рядом с жуткой лисой.

На четвереньках Китти поползла вперед, туда, где как она помнила, находилась дверь. Подтащила маленький стул и подсунула его под дверную ручку.

Затем побежала к окну и ударилась коленом об край кровати. Голову озарила белая вспышка боли. Шатаясь, она обошла кровать, хлопая руками по постельному белью в качестве ориентира. Потянувшись к маленькому окну, рывком распахнула его. И закричала. Позвала на помощь. Издала свой характерный рев. Тембр, от которого многие засыхали на издательских совещаниях и в страшных пределах ее офиса. Но это было все равно, что кричать в яму, выкопанную в сырой земле. За окном царила кромешная тьма. Ни единой звезды, ни осколка луны не освещало землю или воздух над ней. Когда Китти остановилась, чтобы перевести дух, ее чувства были атакованы сильным торфяным запахом. И на мгновение она даже задумалась, не провалился ли дом под каменистый торф целиком, пока она спала. Или это сторона холма прижалась к зданию?

Что там Мораг говорила насчет похорон королевы?

Инфернальный хаотический звон колокольчика, поднимавшийся вверх по лестнице, раздувал ее панику, страх и безрассудство и обращал в бегство. И этот звон застопорил ее попытки найти объяснение удушающим миазмам влажной черной земли, которые лились в комнату как газ, наряду со страшным холодом, напоминающим о больших камнях. Как ни странно, она представила их столпившимися вокруг дома и глядящими вверх.

Едва она отвернулась от окна и побежала обратно через тьму к двери спальни, как что-то похожее на маленькие жесткие руки и ноги принялись настойчиво колотить по ней, будто какой-то ребенок в приступе истерики бросался на дерево с другой стороны.

— Чего ты хочешь?… Пожалуйста, прекрати!.. О, боже, помоги мне! — Ее слова растворились во всхлипах и рыданиях. И только когда она подумала об ужасной кукле, и о том, как бросила ее в раковину, и только когда вспомнила свою тревогу и озадаченность при виде маленького пианино и стула, она начала отчаянно и глупо задыхаться, как усталая собака, стоя в темноте на четвереньках и прижавшись к маленькому стулу. И все это время колокольчик пронзительно звенел в маленькой неутомимой руке, с другой стороны двери на крошечной площадке.

***

В два часа ночи колокольчик перестал звонить. И в доме, называвшемся "Курган крошки Мэг" снова все стало тихо.

В четыре часа утра Китти набралась смелости встать и убрать стул из-под дверной ручки, хотя продолжала припирать телом дверь.

В полпятого, не способная больше ждать рассвета, она приоткрыла дверь. Лишь слегка. И уставилась в кромешную тьму. Тусклый свет телефонного экрана показал, что на маленькой лестничной площадке никого нет. Не смея дышать, она открыла дверь спальни наполовину. Долго стояла так, прислушиваясь, неспособная пошевелиться.

Около пяти она осмелилась выйти на площадку, остановилась и подождала, когда голова перестанет кружиться. Наклонилась вперед и посмотрела вниз, на комнату первого этажа, которую видела сбоку открытой лестницы. В скудном свете телефонного экрана она различила силуэты пианино, стула, кресла, камина и захламленных стенок, но не увидела никаких признаков жизни. Даже маленькая занавеска была все еще натянута в нише перед кухней. Все было, как она оставила накануне вечером. Это дало ей надежду.

Китти спустилась еще на две ступени.

Только тогда, в напряженном темном воздухе запустения, окруженная тусклым светом от телефонного экрана, она услышала, как маленькая дверь ванной распахнулась и ударилась об стену.

Китти ни разу не оглянулась назад, потому что не вынесла бы увиденного. Хотя у нее хватило ума начать быстрый спуск, прочь от внезапно раздавшегося топота маленьких башмаков по половицам, и позвякивания колокольчика в руке преследователя, стремительно метнувшегося за ней из темноты.

Она почувствовала удар, или жесткий толчок в сгибы коленей. И кубарем полетела вниз.

***

Утром, когда красное солнце начало свой восход, в доме, называвшемся "Курган крошки Мэг", снова все было тихо. Входная дверь была заперта изнутри, ключ торчал в замке. Маленькие окна заперты на защелки.

В тусклом свете, падавшем сквозь тюлевые занавески, Китти начала осматриваться вокруг себя, не двигая шеей. Она лежала у подножия лестницы, под углом, головой вниз. Ноги у нее по-прежнему покоились на лестнице, на которую она боялась оглядываться. Малейший вдох вызывал страшную боль в правом боку. Ее ребра. Правая рука зажата под грузным телом.

Она очень сильно упала. Потеряла сознание, ударившись о край деревянной ступени. Но придя в чувство, сморгнув с глаз пелену, и начав вспоминать события, приведшие к ее текущему положению, Китти попыталась пошевелиться. Но стоило ей поднять голову, как потрепанная занавеска, висящая перед кухней, с визгом сдвинулась в сторону.

И Китти закричала, когда маленький силуэт вошел в гостиную из своего укрытия. В полумраке на маленькой голове подпрыгивали пышные локоны. Негнущиеся, без шарниров конечности вращались в невидимых пазах, а маленькие руки взметнулись к потолку в жесте, похожем на триумф.

Когда фигура повернула свое овальное тряпичное лицо в сторону Китти и убедилась, что та не спит, она принялась скакать по полу гостиной из стороны в сторону, подергиваясь и щелкая каблуками. И в своей неуклюжей пляске, ускоряющейся от возбуждения, или даже предвкушения, а может и от того и от другого, она приближалась к ней все ближе и ближе.

Перевод: Андрей Локтионов

Дни наших жизней

Adam Nevill, «The Days of Our Lives», 2016

На первом этаже тикало гораздо громче, и вскоре после того, как затикало, я услышал, как Луи стала расхаживать наверху. Доски пола стонали, когда она шатко продвигалась там, где все тонуло во мраке из-за штор, не раскрывавшихся уже неделю. Она, должно быть, прошла по нашей спальне и, шатаясь, вышла в коридор, по которому двигалась, перебирая по стенам тонкими ручонками. Я не видел ее шесть дней, но легко представлял себе и вид ее, и настрой: жилистая шея, свирепые серые глаза, уже опущенный рот и губы, готовые скривиться дрожью от невзгод, возродившихся в тот самый миг, когда она вернулась. Но меня еще занимало, накрашены ли у нее глаза и ногти. У нее красивейшие ресницы. Я прошел, встал внизу лестницы и глянул вверх. Даже на неосвещенные стены лестничной площадки ложилась длинная и колючая