Маг-целитель - Кристофер Сташеф

Но уже на следующий день я думал по-другому. Ведьмы и колдуны-бюрократы повалили к нам толпами, дрожа от страха и умоляя брата Игнатия исповедовать их. Кроме того, большинство из них были больны, поэтому я предложил, чтобы мы с монахом разделили обязанности таким образом: сначала он их исповедует, потом я занимаюсь их физическим излечением. Фриссон быстренько набросал целый каталог стихотворений. Мне только и нужно было что описывать видимые симптомы, а потом дрожащий, но радующийся покаявшийся грешник или грешница рассказывали о симптомах, глазу невидимых, после чего Фриссон перелистывал пергамента и вручал мне соответствующие стихи. Стихи порой попадались очень замысловатые, но помогали все.

— Просто поразительно, как это ты всякий раз подбираешь стихи к каждому конкретному случаю, — сказал я поэту, когда у нас выдалась редкая передышка.

Фриссон пожал плечами.

— Когда меня охватывает вдохновение, господин Савл, я пишу то, что мне приходит в голову, и не думаю, как это будет использовано. Тем не менее не могу избавиться от мысли, что, наверное, это очень плохие стихи, раз они получаются так легко и служат таким прозаическим целям.

— Ты просто в свое время наслушался критики, — проворчал я. — Ты бы лучше смотрел на то, как твои стихи действуют.

И мы снова зашагали по дороге, и я гадал, кто сейчас самая важная персона в нашей компании.

К нам подходили группами — по четыре, по пять человек. На второй день кающиеся стали появляться каждые четыре часа. Что бы ни говорили я или Жильбер, брат Игнатий всегда настаивал, чтобы мы остановились, и он выслушал исповедь.

— В противном случае, — объяснил он мне, — вышло бы так, что я нарушаю данный обет. Я не имею права отвернуться ни от одного грешника. Моя служба состоит в том, чтобы воссоединить их с Господом.

— А моя задача состоит в том, чтобы остаться в живых, а для этого мне нужно, в частности, свергнуть королеву, — сказал я. — По большому счету на пути к этой цели можно спасти множество душ! Но чем чаще ты будешь останавливаться, тем дольше будет наш путь к столице и тем больше у королевы останется времени, чтобы собрать силы и укрепиться в замке, не говоря уже о том, чтобы подготовить засаду с превосходящими силами.

Брат Игнатий невозмутимо покачал головой.

— Ты по-прежнему рассуждаешь по-мирски, господин Савл, и не понимаешь, что выиграть это сражение можно только силой духа.

— Может, оно и так, преподобный, но тучи стрел и копий в этом мире очень даже могут помешать нам повести сражение в мире загробном.

— Не помешают, — заверил меня монах, — потому что этими стрелами и копьями руководит сила Зла. А если мы противостоим этой порочной силе, никто не бросит копья и не пустит стрелы.

Я бы поспорил, но в этом человеке была такая чистота и уверенность, что у меня язык не повернулся ему возражать. Да я и возражений не мог придумать! То есть минут десять спустя они у меня, конечно, появились, но от них уже не было никакого толка. Я решил приберечь эти аргументы для нового спора, но пришло время нового спора — и брат Игнатий на мой аргумент ответил контраргументом, и снова я не смог сразу ответить ему. Вот так мы и препирались всю дорогу до столицы — и я всегда отставал от него на один аргумент.

Злился я ужасно, потому что таким образом мы продвигались за день всего миль на десять.

— Я ошибаюсь, — спросил я Фриссона, — или на нас свалились все жертвы насланной Гремлином эпидемии?

— Может, так оно и есть, — неторопливо ответил Фриссон. — А может быть, те, кто болен и мучается страхом адских мучений, просто прослышали о тебе и отправились тебя искать. Заболевшие и не помышляли бы о выздоровлении, если бы не слышали о делах рук твоих. Они бы умерли в отчаянии, даже не вспомнив о том, что им надобно покаяться.

Я вылупил глаза.

— Да ладно тебе! Слухи не могут распространяться так быстро!

— Ты недооцениваешь могущество слухов, — ответил поэт. — Но есть и другое объяснение.

— Вероятно, более правдоподобное?

Фриссон пожал плечами.

— Ведьм на службе у Сюэтэ держал их демонический повелитель, и по-моему, вся колдовская сила ведьм давалась им отчасти королевой. Теперь, когда против нее восстала вся земля, она забрала ту силу, которую давала ведьмам, для самозащиты — она бережет силы для последнего боя с тобой.

— Да? Как бы мне хотелось, чтобы ко времени нашей встречи она чувствовала себя из рук вон погано.

— Да нет, ты пойми, это такой своеобразный комплимент, — попробовал утешить меня Фриссон.

— В таком случае надо будет ее слегка поколотить. Ну, ладно, пошли.

Мы пошли, но ведьмы и колдуны продолжали прибывать. Я, оказывается, плохо представлял себе то, что все чиновники здесь коррумпированы или набраны из уже коррумпированных людей — тех, кто продал свои души Сатане. Понятное дело, для того, чтобы осуществлять тоталитарный режим правления, нужно было много помощников. Каких только среди них не попадалось! Некоторые были молоды, а некоторые и красивы, но большей частью приходили пожилые люди или глубокие старики. Брат Игнатий пояснил мне, в чем тут дело.

— Большинство людей приходит в отчаяние к концу жизни. До середины жизни все думают, что Господь даст им всемерные успехи в той или иной области, заслуживают они этого или нет, пускай даже речь идет о добром отношении других людей. Но когда люди начинают оглядываться на прожитую жизнь и понимают, что все их попытки ловко прожить жизнь не увенчались успехом, что они не стяжали ни славы, ни любви, то многие обижаются на Бога и клянутся в верности Дьяволу, обещая отдать ему свои души, если он при жизни обеспечит им какие-нибудь преимущества над ближними.

— И тогда они перестают стариться?

— Тела их перестают. Мало кому приходит в голову просить о возвращении молодости, да Сатана и не даст, потому что он уже заполучил их души. Такие люди так сильно жаждут славы или богатства, что, даже не торгуясь, готовы продать Сатане душу за молодость и красоту. Но некоторых не прельщает ничто, кроме этого, и только потом они начинают желать власти и богатства, и им начинает казаться, что необузданная жестокость — это проявление силы.

Для меня все то, что он говорил, оставалось частью массированной галлюцинации, в которую я угодил. Но даже в моей системе ценностей гнездилось понимание того, что слова «продать душу» — это не просто метафора или литературный образ. Для меня это означало посвящение себя целиком и полностью самому себе, поощрению собственных порывов и желаний, обретению желаемого любой ценой, пусть даже через шагание по трупам, бесстыдный подхалимаж и облизывание чужих ботинок. Да, все это не имело значения, потому что потом ты мог, пройдя по трупам, заграбастать себе всю возможную власть. Я содрогнулся. Я знавал слишком много таких людей даже в собственном мире!