Стальные гробы. Немецкие подводные лодки: секретные операции 1941-1945 - Герберт Вернер

Через две ночи англичане вернулись. Нас разбудили, согнали со штыками наперевес массой на луг и приказали раздеться. Мы ходили взад и вперёд в пространстве между двумя рядами «томми», в то время как в наших жилищах искали спрятанное оружие. Приказ раздеться был преднамеренным унижением, нагота стирала различие между офицерами и рядовыми. Это давало всем понять, что мы должны подчиняться англичанам беспрекословно. «Томми» обнаружили в бараках рядовых мало интересного и после обыска офицерского домика отбыли так же внезапно, как и появились.

Они снова пришли в начале июля, на этот раз для допроса под открытым небом. Нам сообщили, что необходимо зарегистрироваться для получения сопроводительных документов. Воодушевлённый перспективой быстрой репатриации, я с готовностью выдал британцу всю информацию, которой он добивался. Когда он спросил, откуда я родом, я назвал Франкфурт-на-Майне, где надеялся начать жизнь сначала. Впрочем, у меня с этим городом не осталось никаких связей, кроме грустных воспоминаний и банковского счёта на некоторую сумму обесцененных денег. «Томми» удалились, и мы опять застыли в невыносимом ожидании.

Развязка наступила 24 июля. На остров прибыло небольшое подразделение британских войск. Были собраны те, кто выразил готовность репатриироваться в американскую и французскую зоны. Нас повели на баржи, ожидавшие в фиорде, затем переправили в небольшой порт Мандал. Там окружили смешанными англо-норвежскими патрулями, которые выглядели довольно воинственно. Эту ночь мы спали в британских военных палатках, впервые за несколько недель набив животы тушёной бараниной с луком и картофелем.

Утром нас подвергли продолжительной процедуре обысков и допросов. Чтобы легче было выколачивать признания, нас снова заставили раздеться. Допрос проводился в ближайшем амбаре. Моим инквизитором был британский офицер, лет на пятнадцать старше меня. С самого начала мне задали вопросы, которые мне потом пришлось выслушивать довольно часто. Я честно отвечал на них.

– Ваша последняя должность во флоте?

– Командир подлодки.

– Мне казалось, что мы уже всех вас уничтожили. Сколько кораблей союзников вам удалось потопить?

– Не знаю.

– Послушайте, неужели вы не докладывали начальству о потопленных кораблях?

– Докладывал, но не интересовался подсчётами.

– Означает ли это, что вы снимаете с себя ответственность за содеянное?

– Сэр, я выполнял свой долг.

– Хорошо, не будем это обсуждать. Но мы потрепали вас достаточно крепко, не правда ли?

– Возможно, в живых осталось не больше двадцати командиров подлодок. Кроме меня, только два-три из них провоевали почти всю войну.

– Вы были членом нацистской партии?

– Нет.

– Были членом гитлерюгенда?

– Нет.

– Были ли вы членом каких-либо других партийных организаций?

– Нет.

– Вздор, вы, немцы, все так отвечаете. Вы должны были входить хотя бы в одну организацию. Как иначе вы могли стать офицером и особенно командиром подлодки? Ладно уж, признайтесь, что были хотя бы членом гитлерюгенда.

– К сожалению, должен вас разочаровать. Вы дезинформированы. Флот не рекрутировал офицеров из гитлерюгенда, и членство в партии не было необходимой предпосылкой для службы. Мы должны были отвечать тем же требованиям, что и ваши рекруты во флотскую службу.

– Я слышал другое. Должен предупредить, что вам следует говорить только правду. Ложные показания повлекут за собой тяжёлые последствия. Вам лучше признать своё членство в партии, чтобы избежать неприятностей. Мы захватили партийные списки, поэтому легко установим истину.

– Таковы факты, мне нечего добавить.

Инквизитор прервал свой допрос и заглянул в объёмистую книгу – список лиц, находившихся в розыске. Ничего не обнаружив, он спросил, как мне удалось выжить, и, кажется, был поражён, когда я рассказал ему некоторые эпизоды своего спасения в безнадёжных ситуациях. В конце концов он проштамповал мои сопроводительные документы и вручил их с дежурной улыбкой:

– Берегите. Без этих документов вы окажетесь за колючей проволокой. Удачи, капитан.

В тот же день после полудня я уже опирался на поручни старого угрюмого транспорта, направлявшегося в Германию. Несколько тысяч уволенных со службы людей стопились на палубе и наблюдали, как исчезает вдали норвежский берег. В этой толпе не слышалось ни смеха, ни всплесков веселья – только тягостное молчание. На следующее утро, 26 июля, мы снова вышли скопом на палубу. Наше судно вошло в широкую дельту реки Везер. После этого два буксира притащили его к пирсу Бременхафена. Мы молчали и тогда, когда снова вступили на землю Германии. Тотчас нас окружили американские солдаты и собрали документы. Нас погрузили в грузовики и отвезли в лагерь на окраине города. Там подвергли санобработке и накормили. Мы с Фредом разделили на двоих банку сардин и несколько штук сухого печенья, которое сохранилось ещё с отъезда из Норвегии. Затем завернулись в одеяла и заснули под ночными звёздами.

На рассвете 27 июля около трёх тысяч человек были посажены в товарный поезд, отправлявшийся во Франкфурт, где нас должны были освободить. Это была медленная, долгая и унылая поездка. Мы проезжали пшеничные поля, ждавшие уборки, придорожные станции и переезды, охранявшиеся американскими солдатами, автомагистрали, забитые колоннами бронетехники союзников, и горы строительного мусора, которые когда-то были прекрасными городами. Мы прибыли во Франкфурт на второй день после полудня. Когда поезд петлял по пригородам и затем по Шаумайнкаю, расположенному вдоль Майна, я с горечью обнаружил, что родной город разрушен до неузнаваемости. Он стал местом дислокации американского гарнизона.

Поезд остановился у набережной близ когда-то цветущего Ницца-парка. Я спросил у охраны, в чём причина остановки. Мне ответили, что нам придётся оставаться в открытых платформах для скота, пока не доедем до Хехста, города к западу от Франкфурта.

Наконец поезд покинул Франкфурт. Мы въехали в Хехст и поехали дальше на запад без остановки. Было ощущение, что американцы надули нас, и я подумывал о том, чтобы спрыгнуть с поезда. Но прежде чем я смог осуществить своё намерение, поезд остановился на закате в долине Рейна. Несколько ружейных выстрелов, большая суматоха, и поезд окружили французские солдаты. Кто-то из них бегло на немецком с французским акцентом объявил через мегафон:

– Опустите головы. Это французская армия. Будем стрелять при малейшем признаке неповиновения. Сохраняйте спокойствие и подчиняйтесь приказам.

Всеобщее замешательство. Я понял теперь, что свобода была всего лишь иллюзией, а в действительности нас ожидает плен за колючей проволокой. Мы ругались и жаловались, что передача нас французам была незаконной. Однако никто и не собирался выслушивать наши жалобы и обиды. В эту ночь никто не спал. Мы сидели в товарных вагонах под светом автомобильных фар и грозными дулами ружей. Волков отдали на попечение стада.