Время жить. Книга вторая: Непорабощенные - Виктор Тарнавский

Впрочем, чего только не сделаешь от скуки? В маленьком аквариуме совершенно нечем заняться. Запасы новых историй истощились даже у таких великолепных рассказчиков как Дилер Даксель и Эстин Млиско, а с большинством товарищей по несчастью нельзя перекинуться больше чем парой слов из-за незнания языков друг друга. В такой ситуации даже непонятные исследования и процедуры, которые проводят со здешними обитателями пришельцы, выглядят если не как развлечение, то как желанное разнообразие.

Увы, но сегодня не будет и этого. Нынешний день у пришельцев выходной – одна из немногих вех, по которым можно ориентироваться в этом мире, ограниченном стенами, где время измеряется сном, раздачами пищи и периодическими угасаниями бело-лиловых светильников под потолком. Мире, где слова "вчера" и "завтра" теряют смысл, где постепенно сбиваются с хода даже внутренние часы, и где все становится непрочным, зыбким и неопределенным.

Оказывается, и время можно подчинить – если отнять у человека возможность его измерять. И как говорит Даксель, при желании пришельцы теперь могут манипулировать ими, заставляя их ускорять или замедлять жизненный цикл, сокращать их личные сутки до шестнадцати часов или растягивать до двадцати пяти, а то и вовсе лишить их временных ориентиров, окончательно выбив из под ног последние остатки здравого смысла, за который все они еще цепляются как за гнилую соломинку.

А может быть, так оно уже и происходит? Или вот на выбор другой вариант: пришельцы загнали их во временную петлю и обрекли на проживание одного и того же бесконечного дня, где каждая новая фаза замкнутого цикла повторяет следующую…

Эргемару всегда приходила на ум мысль о цикличности времени, когда он видел эту пару. Неисправимый пессимист Даксель, постоянно ожидающий от пришельцев каких-либо козней, и картаец Тухин, убежденный сторонник точки зрения: "Давайте не будем думать о пришельцах слишком плохо". Спор между ними начался еще с первого дня и с тех пор не прекращался, то и дело вспыхивая коротким дымным пламенем. За прошедшие долгие дни и недели спорщики уже высказали друг другу все возможные аргументы, не приблизившись к взаимопониманию ни на йоту. В последнее время они все больше напоминали Эргемару двух игроков, день за днем разыгрывающих один и тот же многократно изученный и расписанный во всех учебниках дебют. Они могли играть в эту игру целыми днями – вслепую, в режиме блица, мимоходом, занимаясь совсем другими делами. Все равно на каждую реплику следовал давным-давно найденный и выученный ответ.

Сегодня они говорили на баргандском, который Тухин знал не хуже, чем Даксель – картайский.

— …Во всем этом нет ничего чудовищного, — с терпеливой интонацией повторял Тухин. — Они напали на нас, потому что были сильнее. Если бы мы вышли в космос раньше и обнаружили их, то тоже, наверное, решили бы их завоевать.

— Однако здесь и сейчас это они завоевывают Филлину, — холодно парировал Даксель. — Это на наши города падают бомбы, и это они убивают нас, а не мы – их.

— Увы, во всех войнах кто-то погибает, — пожал плечами Тухин. — Но ведь пришельцы не убивают всех подряд только ради убийства. Мы-то здесь живы!

— А те, кто раньше не возвращался снизу? Или ты ни разу не видел, как оттуда по ночам выносят трупы?

— Но ведь это было раньше, — с легким раздражением протянул Тухин. — Это были другие пришельцы! Теперь же к нам относятся совсем по-другому! Нам рассказали, для чего мы здесь, объясняют, что с нами делают, и просят у нас сотрудничества…

Эргемар про себя не мог не признать, что в этом Тухин прав. В первый же день, когда они только отходили от многочасовой санитарной обработки, перед ними выступил один из пришельцев. Начал он совершенно неожиданно – извинился перед филитами за смерть нескольких их соотечественников. Мы очень мало знали о вас, говорил пришелец, и из-за этого поначалу возникали трагические недоразумения. Мы не умели правильно лечить вас, не знали, что многие привычные для нас вещества являются для вас смертельным ядом, не были знакомы с вашими обычаями и порой видели в них угрозу. Мы ученые, а не военные, сказал, по-человечески разводя руками, пришелец, и некоторым из нас было страшно. Мы боялись вас, и из-за этого многие из нас пытались погасить этот страх жестокостью. Теперь же этих людей здесь больше нет, и мы хотим начать отношения с вами… как это говорят у вас… с чистого листа.

В будущем нам предстоит вместе жить на этой планете, продолжал пришелец, а может быть, и бок о бок осваивать космос. Поэтому мы хотим как можно больше знать о вас – выяснить, как функционирует ваш организм, не опасны ли для вас наши болезни, а для нас – ваши, как помогать вам, если кто-то из вас вдруг получит увечье или почувствует недомогание…

С тех пор в исследованиях принимали участие только добровольцы, которым платили небольшими блестящими жетонами с выгравированными на них надписями на чужом языке. В обмен на эти жетоны можно было приобретать у пришельцев еду и напитки в дополнение к их пайку, покупать шампунь и душистое жидкое мыло и даже получать странные предметы с кнопками и мигающими окошечками, в которых нужно было укладывать в ряды цветные кубики. Через это развлечение прошли все. Одним, как, например, Эргемару, однообразное занятие скоро надоело, другие же до сих пор неподвижно просиживали целые часы, нажимая на кнопки и выстраивая ряды из кубиков с неправдоподобной быстротой…

— …Скотину перед убоем тоже неплохо кормят, — говорил тем временем Даксель. — И уж наверняка стараются попусту не волновать… чтобы, не дай бог, не похудела. Я, например, очень хорошо помню, как меня сюда за побег отправляли. И главный пришелец тогда, наверно, случайно признался – он сказал, что у меня нет никаких шансов вернуться на свободу. И у всех нас – тоже!

— Но нам же дали ответ и на этот вопрос, — скучающе пожал плечами Тухин. — Пришельцы захватывали нас, чтобы мы на них работали. Сюда попадали только те, кто работать не мог. Тебя и всех остальных просто пугали. С нами ничего страшного не случится.

— Как можно верить пришельцам?! — бросил Даксель?

— А почему ты сам сослался на начальника лагеря? — усмехнулся Тухин. — Мы оба верим пришельцам – только разным.

Даксель немедленно ответил ему короткой фразой по-картайски, и оба они продолжили спор на этом языке. Эргемар вздохнул и побрел к своей койке.

На уголке его кровати осторожно пристроился Карвен – грузный усатый фидбаллориец с широким смуглым лицом. Он сидел, вытянув вперед сжатые кулаки, и, не мигая, смотрел в глаза напряженно застывшего напротив Эстина Млиско.

— Вот эта, — Млиско, усмехнувшись, хлопнул Карвена по правой руке.

Карвен разжал кулак. На ладони лежала блестящая металлическая кругляшка.

— Угадал, — лаконично признал он на ломаном баргандском. — Три – пять. Играем дальше.

Он заложил руки за спину и с неподвижным лицом начал перекладывать жетон из ладони в ладонь. Млиско слегка расслабился, наблюдая за Карвеном с довольной улыбкой. Он, как и Карвен, был большим любителем этой игры и проводил за ней целыми часами.

За игроками со своей койки следила и Санни – высокая крупная девушка с миловидным круглым лицом. Эргемара не удивило бы, если именно она и была наградой победителю очередного раунда. Добрая Санни не отказывала никому, исправно помогая разряжать напряжение, возникающее в тесной клетке, где содержатся более двух десятков людей обоего пола, одетых только в короткие балахоны, почти ничего не скрывающие, при том, что среди них присутствуют молодая супружеская пара, живущая так, будто на следующий день они расстанутся навсегда, и почти не вылезающие из койки Кука со Станой. Эргемар сам несколько раз уединялся с Санни в тесной кабинке душевой, и в ее теплых ласковых объятиях ему всегда становилось хорошо и спокойно. Наверное, то, что они все еще не передрались друг с другом в этой скуке и тесноте, было в немалой степени ее заслугой…

Заметив, что Эргемар смотрит на нее, Санни помахала ему рукой, отчего ее балахон слегка задрался, обнажив полноватые бедра. Эргемар с усилием отвел взгляд, встретившись со слегка ироничной улыбкой Диля Адариса.

Чинетский инженер был еще одной опорой, на которой держалась вся их группа. Не зная ни одного иностранного языка, кроме своего школьного баргандского и нескольких слов на картайском и венсенском, он, тем не менее, всегда был среди людей, что-то рассказывал, помогая себе жестами, гасил вспыхивающие конфликты, успокаивал, ободрял, читал молитвы и словно распространял вокруг себя атмосферу спокойной просветленной уверенности. Все в их аквариуме подчинялись и повиновались жесткому решительному Млиско и деловитому Дилеру Дакселю, но слушали именно Адариса, считая его чем-то вроде духовного руководителя.

Сейчас Адарис разговаривал с Тихи и Рустеном – молодыми супругами, потерявшими друг друга в первые дни войны и встретившимися только в плену. Рустен держал свою жену за руку, будто все еще боясь потерять ее, и что-то рассказывал Адарису, помогая себе свободной рукой. Рустен был венсенцем и почти не говорил ни по-чинетски, ни по-баргандски, но им с Адарисом это почему-то не мешало общаться.