Принц Крови - Елена Прокофьева

— Короля при мне действительно нет, — согласилась Диана, — И я вам признаюсь, шевалье, что печалюсь об этом не меньше, чем вы. Я, поверьте, была бы совсем не против того, чтобы переложить хотя бы часть забот на чьи-то сильные плечи. Но, повторюсь, — короля нет. Его как не было в тот момент, когда Париж оказался повержен в хаос после гибели господина де Гибура, так нет и сейчас. А раз уж вы так упорно призываете меня исполнять свою роль, как полагается — извольте, за свое непочтительное поведение отправляйтесь в гроб. Для начала на неделю. Надеюсь, этого времени вам хватит, чтобы вдосталь поразмыслить над собственными обязанностями перед нашим сообществом и придти к правильным выводам.

Лоррен только презрительно усмехнулся.

На самом деле он здорово разозлился, но вынужден был подчиниться. Диана была его сильнее, и все равно уложила бы в гроб. Так к чему унижаться, предпринимая жалкие попытки защищаться?

Чуть позже, в сопровождении стражей и Филиппа он отправился к месту своего заточения и улегся в окованный серебром гроб, выглядевший древним и пыльным, будто им не пользовались уже лет триста. Филипп нежно поцеловал Лоррена на прощанье, стараясь не прикоснуться к серебряным пластинам.

— Какое-то варварство, — пробормотал он, — Ночи через три я уговорю Диану выпустить тебя.

— Не стоит так беспокоиться.

— Ты напоминаешь мне герцога Бофора, он так же отправлялся в Бастилию — как какой-нибудь идиотский герой, страдающий за правое дело. Это выглядело смешно и глупо. Впрочем, герцогу печалиться было не о чем, его в тюрьме сытно кормили.

— За радость сказать нашей драгоценной принцессе, кто она есть на самом деле, я готов поголодать, — сказал Лоррен.

— Если ты уже не заткнешься, — подал голос один из стражей, — То после того, как выйдешь отсюда, будешь иметь дело со мной.

— Страшно до дрожи, — пробормотал Лоррен, — Ладно, закрывайте уже крышку и убирайтесь ко всем чертям!

С тремя ночами ничего не вышло. Диана продержала его в гробу всю неделю.

— Ты способен разозлить даже ангела. Не могу понять, что на тебя находит порой, — ворчал Филипп, открывая гроб любовника по истечении срока его заключения, — Вот черт, Лоррен! Ты ужасно выглядишь!

— Я и чувствую себя соответственно, — пробормотал изголодавшийся Лоррен, и жадно кинулся на приведенную для него жертву.

Филипп не дал ему напиться вдоволь, оттащив от человека слишком быстро.

— Аккуратнее! Еще не хватало, чтобы ты сейчас кого-нибудь убил. Я привел тебе еще одного…

— Если я кого-то убью, виновата будет она.

— Диана добра к тебе необычайно. Позволил бы ты ляпнуть что-то такое кому-нибудь из принцев, он бы тебе башку оторвал.

— Никому из принцев я бы такого не говорил, повода не было. Скажете, я не прав, называя нашу так называемую принцессу ничтожной шлюхой?

— Прав ты или не прав — какая разница?! — разозлился Филипп, — Просто заткнись и не смей ее раздражать! Я не хочу, чтобы нас выставили из Парижа, меня здесь все устраивает!

После этого инцидента отношения Лоррена с принцессой были весьма натянутыми, но теперь Лоррен, по крайней мере, не высказывался вслух, о чем думает.

Бездарного короля на троне Франции сменил еще более бездарный, и, в отличие от многих своих предшественников, среди которых встречались личности ничуть не более выдающиеся, ему не досталось в поддержку ни хорошей жены, ни достойного премьер министра. Ему удивительно не повезло. Все сошлось одно к одному, чтобы привести страну к катастрофе. Это было похоже на злой рок или на проклятье.

Как и многие никудышные короли Людовик XVI в сущности был очень неплохим человеком, любил свой народ и честно хотел всем добра. К сожалению, он не знал, что сделать счастливыми сразу всех невозможно, даже если очень хочется. Народ этого тоже не знал, поэтому принял за чистую монету уверения нового монарха, что сейчас своей волей он сразу накормит всех голодных и сделает богатыми всех нищих. Как это осуществить, если казна пуста и страна разорена не слишком умелым правлением предшественника? На этот вопрос нет внятных ответов ни у кого из сановников, все противоречат друг другу, одни предлагают реформы, другие представляют убедительные доказательства, почему эти реформы невозможны. А принять решение самому и следовать хоть какой-то линии просто страшно, очень-очень страшно для человека, не рожденного быть властелином. Гораздо проще плюнуть на все и позволить всему идти своим чередом в надежде, что все устроится как-нибудь само собой.

Если у кормила власти достаточно долго не появляется выдающегося человека, то рано или поздно такой человек находится где-нибудь в низах. Во Франции этих последних оказалось даже в избытке. Народ всегда готов побунтовать, даже если повод неочевиден, но в сложившейся по истине возмутительной ситуации с вялым и бестолковым государем, и поводов искать не пришлось. Отчаявшимся и озлобленным, разочарованным в своем короле, ненавидящим свою королеву людям можно было всего лишь сказать «вперед», и указать примерное направление, чтобы стихия снесла все плотины. С этим вполне успешно справились Честные, Суровые и Неподкупные Друзья Народа. То, чем все закончится в конце концов, даже они, вряд ли могли подозревать… Хотя, впрочем, может быть, они надеялись на это с самого начала. Решительности им было не занимать.

С самого начала 1789 года Париж волновался как бурное море, терзая несчастного короля бесконечными требованиями. В конце концов, Людовик согласился созвать Генеральные Штаты, но ничего конструктивного из этого не вышло, кроме того, что третье сословие ясно дало всем понять, что больше не позволит не принимать себя в расчет. Опьяненные собственной значительностью, депутаты от народа покинули Генеральные Штаты и созвали собственное Национальное собрание, куда милостиво пригласили остальных. К июню в Национальное собрание вошла большая часть духовенства и даже кое-кто из дворян, с нынешним герцогом Орлеанским во главе, тоже мнящим себя Другом Народа. Это было какое-то феерическое умопомрачение, горячее и чистое желание изменить мир, головокружительное ощущение того, что история творится прямо здесь и сейчас твоими собственными руками, и можно все, — создать Конституцию, избавиться от деспотии, диктовать свою волю сильным мира сего, заставить их бояться себя и уважать. Умопомрачение это было заразным, как чума, и охватывало представителей всех слоев общества, лечению оно не поддавалось.

Когда только начались первые волнения, кое-кто из вампиров стали покидать город. В большинстве своем это были те, кто не являлся птенцами Дианы, не имел в Париже собственности и не считал этот город своим домом, обретаясь здесь временно по каким-то своим причинам. В Париже становилось неспокойно, было правильнее переехать и подождать где-нибудь в безопасности, чем кончится дело, и потом — при желании — вернуться.