Мой адрес — Советский Союз! Дилогия (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

– Покровский? Да‑да, слышал я про тебя, – тонкие губы под огромным, почти как у Фрунзика Мкртчяна носом, разошлись в улыбке. – «И вновь продолжается бой!», «Аист на крыше», «Я не могу иначе»… Твои же вещи?

Я скромно улыбнулся:

– Да, есть такое, Рамсул Гамзатович.

– Ты вообще уникум, и стихи пишешь, и музыку. Как так у тебя получается?

– Кабы я сам знал, – снова с улыбкой пожал плечами. – Оно как‑то само собой получается.

– Талант, самородок… Уральский самородок, – со значением добавил он, поднимая вверх указательный палец. – А в этот раз что за песню сочинил?

– «Малая земля», посвящена советскому десанту в 1943 году у Новороссийска. Вы, наверное, тоже приехали не с пустыми руками?

– Да‑а, сегодня Иосиф Кобзон поёт песню на мои стихи «Журавли». Её когда‑то прекрасно Марк[2] исполнил, хотя записывал в студии, уже будучи тяжело больным, – печально вздохнул Гамзатов. – Теперь Кобзон поёт, и поёт, на мой взгляд, неплохо… Ладно, давай‑ка за встречу!

Он порылся в своём огромном бауле, и на столе появилась бутылка с тёмно‑золотистой жидкостью.

– Коньяк 5‑летней выдержки, наш, дагестанский! – с гордостью заявил Рамсул Гамзатович.

– А я кое‑что захватил из закуски.

И стал выкладывать на стол свои съестные припасы.

– Я тоже захватил, сейчас устроим, как говорит один мой друг из Ташкента, настоящий дастархан.

В номере к казённому графину прилагались два стакана тонкого стекла с цветными ободками, так что было куда налить спиртное. Коньяк действительно хорош. Да и колбаса с и лепёшками чуду с творожно‑картофельной начинкой на вкус вполне ничего.

– Это что, горячего всё равно не привезёшь, то, что нужно прямо из печи есть, – сокрушался Гамзатов. – Приезжай к нам в Дагестан, я тебя таким угощу – пальчики оближешь! Курзе пробовал когда‑нибудь? Это такие пельмени, только вкуснее ваших. А хинкал! Сказка! Тысяча и одна ночь!

Как‑то незаметно уговорили всю бутылку. С сожалением взглянув на пустую тару, Гамзатов осведомился у меня:

– Какие планы на день? Лично я собираюсь как следует отдохнуть перед концертом.

– Да и я, пожалуй, Ваньку поваляю, только нужно будет заранее прогладить костюм.

Оказалось, что костюм может погладить и горничная. Официально эта услуга стоила один рубль. Я с готовностью переложил на её хрупкие плечи эту почётную обязанность. Собственно, я за всю жизнь так и не научился толком гладить одежду, даже став на склоне жизни холостяком. Хотя, казалось бы, обучиться этому должен был ещё в общаге. Но у меня никогда не получались эти чёртовы стрелочки!

Итак, из гостиницы я выйду, скажем, в 16 часов. С запасом, так как пешком до Александровского сада идти всего ничего. Почему именно туда? Потому что в 17 часов я должен находиться у могилы Неизвестного солдата. Вчера созванивался с Силантьевым, договорились, что на этом месте с ним и встретимся, где я передам Юрию Васильевичу бобину с записью альбома «Влюблённая женщина». Во Дворце съездов, по словам руководителя оркестра, это будет сделать затруднительно из‑за слишком большого количества понатыканной всюду охраны – участники концерта и зрители не должны нигде пересекаться. Конечно, я мог бы и домой к Силантьеву нагрянуть прямо из аэропорта, но он сам предложил такой вариант, и я не стал возражать, чтобы не показаться слишком назойливым.

Гамзатов захрапел практически моментально. Тоже, что ли, поспать… Несмотря на выпитое, в сон не клонило, наверное, потому что ещё и в самолёте выспался, да и не привык я днём дрыхнуть. Телевизор не включишь, соседа могу разбудить, разве что свежую прессу, которой закупился в фойе, почитать… Собственно, советские СМИ при всей моей любви к Родине навевают смертную тоску. Интервью с дояркой, очерк о сталеварах, целые полосы отводятся под решения партии и правительства… Единственная отдушина из этой пачки газет – свежий номер «Советского спорта». В разгаре чемпионат СССР по футболу во всех лигах, в освещении, конечно, предпочтение отдаётся Высшей лиге. Московское «Динамо», за которое я болею с детства, пока выступает относительно неплохо, но я помнил, что в этом сезоне динамовцы до медалей не доберутся, а чемпионами станут их киевские одноклубники.

Нет, при таком храпе ни о каком отдыхе не может идти и речи! Я даже на газетных строках не мог сконцентрироваться. Я к старости, знаю, тоже начал подхрапывать, но, как мне говорили, терпимо, а знаменитый дагестанский поэт просто какие‑то рулады выводит.

Прогуляться, что ли… Оставив ключи от номера на столе в пепельнице (мы оказались в «вагоне для некурящих»), спустился на первый этаж. Побродил по холлу, исподволь всматриваясь в мелькающие мимо лица, но знакомых по фото в газетах/журналах и прочим СМИ не увидел. Зато немало было явно крестьянских и пролетарских лиц, так же, как и я, во всей видимости, удостоившихся приглашения на праздничный концерт. И не только славянских. Какой‑то высокий, говорящий с акцентом прибалт, доходчиво объяснял невысокому представителю узбеку или таджику в тюбетейке, что во Дворец Съездов пешком идти не надо, туда от гостиницы будут ходить специальные автобусы. И об этом его должны были предупредить заранее. На что узбек/таджик отмахивался, мол, ему директор колхоза ничего про это не говорил. Ну да, и мне придётся поспешать от Александровского сада, чтобы в 18.00 вместе со всеми уехать на одном из «Икарусов» на торжественное мероприятие. Предупредили, что посадка будет проходить по спискам начиная с 17.30 до 18.00, и при себе необходимо иметь паспорт. Может, на первый «Икарус» я и не успею, но на последний обязательно нужно попасть.

Нагулявшись по фойе и убедившись, что меня, звезду бокса и музыки, так никто и не узнал, я вышел на улицу. Оглядев себя со стороны, понял, что в «адидасовском», купленным у фарцовщика белом костюме и кроссовках похожу на спортсмена. И меня тут же потянуло пробежаться, растрясти немного осевшие в желудке дагестанские яства. Ну и алкоголь разогнать. Однако я себя оборвал. Какая на фиг пробежка после еды и спиртного?! Никакой пользы для организма, один вред, в преддверии сборов так рисковать… Оно мне надо?

Но чем сидеть в номере возле живописно храпящего народного поэта Дагестана, уж лучше просто прогуляться по центру Москвы. Миновал улицу Разина (будущая Варварка), свернул на Куйбышева (будущая Ильинка) до Ильинских ворот, то есть до метро «Площадь Ногина». Впереди чуть левее Политехнический музей, правее – памятник Героям Плевны. Братушки, мать их… Предатели первостатейные, а мы им всё попу лижем.

Здесь я свернул в старые дворики. На память пришла сцена из ещё не снятого фильма «По семейным обстоятельствам», где Изольда Тихоновна рассказывала гостям домашней выставки, как уговаривает сына‑художника (его прекрасно сыграл Евгений Евстигнеев) срочно писать виды старой Москвы, потому что она якобы знает о планах сноса исторического центра, и годы спустя эти картины исчезнувшей Москвы будут иметь большую ценность.

Ну а я, недаром захватив камеру, решил эти самые виды запечатлеть на фотоплёнку. Причём специально на чёрно‑белую, в отношении старинных построек мне это казалось более предпочтительным. В отличие от «точно знавшей» Изольды Тихоновны я мог только догадываться, какие дома попадут под снос. В эти годы, изредка попадая в столицу, я старой застройкой не интересовался. А вот сейчас, с памятью и превалирующим сознанием пенсионера, которому по приходи судьбы досталось его молодое тело, я как‑то проникся идеей запечатлеть для истории старую Москвы. Возможно, и правда годы спустя эти снимки станут раритетом, каждый негатив будет стоить больших денег. Правда, сейчас меня больше волновала творческая сторона вопроса, а не какие‑то виртуальные деньги в будущем. Дожить бы ещё до этого будущего, кто знает, как в этой реальности всё сложится.

За фотоаппаратом пришлось вернуться в номер. Гамзатов успел за это время повернуться на бок, отчего рулады казались не такими мощными. Взяв камеру, снова тихо прикрыл за собой дверь (надеюсь, воры в наш номер, воспользовавшись сладким сном поэта, не полезут) и спустился вниз.