Мой отец – нарком Берия - Серго Берия

Товарищ Берия выразил уверенность в том, что об этом разговоре, кроме Вас и товарища Тито, никому не станет известно”.

Осуществить эту меру Берия не успел ввиду того, что мы повернули события в отношении его лично в другом направлении…

МОЛОТОВ. Президиум ЦК пришел к выводу, что нельзя дальше продолжать проводившуюся в последнее время линию в отношениях с Югославией. Стало ясно, что поскольку нам не удалось решить определенную задачу лобовым ударом, то следует перейти к другим методам. Было решено установить с Югославией такие же отношения, как и с другими буржуазными государствами, связанными с Северо-Атлантическим агрессивным блоком, – послы, официальные телеграммы, деловые встречи и пр. Совсем по-другому захотел использовать этот момент Берия. По разработанному им плану соответствующий представитель МВД в Югославии должен был передать в Белграде письмо Ранковичу, в котором от имени Берия излагались взгляды, чуждые нашей партии, чуждые Советской власти… По проекту Берия представитель МВД при встрече с Ранковичем должен был заявить: “Пользуюсь случаем, чтобы передать Вам, тов. Ранкович, большой привет от тов. Берия”. …Все это составленное Берия письмо рассчитано на установление тесных отношений с “тов. Ранковичем” и с “тов. Тито”. Берия не удалось послать это письмо в Югославию – с проектом этого письма в кармане он был арестован как предатель.

Но разве не ясно, что означает эта попытка Берия сговориться с Ранковичем и Тито, которые ведут себя как враги Советского Союза? Разве не ясно, что это письмо, составленное Берия втайне от нашего Правительства, было еще одной наглой попыткой ударить в спину Советского государства и оказать прямую услугу империалистическому лагерю? Одного этого факта было бы достаточно, чтобы сделать вывод: Берия – агент чужого лагеря, агент классового врага.

(Голоса: правильно!)»

Из постановления Пленума ЦК КПСС «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия» (принято единогласно на заседании Пленума ЦК КПСС 7 июля 1953 года): «В самые последние дни обнаружились преступные замыслы Берия установить через свою агентуру личную связь с Тито и Ранковичем в Югославии».

Отец и «югославский вопрос»

Хрущев и его окружение утверждали, что если бы Берия и Абакумов «Сталина не подзуживали, верно информировали, он изучил бы положение дел более глубоко и, бесспорно, нашел бы пути для правильного решения этого вопроса, не допустив дела до разрыва с Югославией».

Когда говорят, что разрыв с Югославией произошел по вине Сталина, это не совсем так. Из МГБ, которым в тот период руководил Абакумов, на имя Сталина поступила информация, что югославы, грубо говоря, идут не тем путем, отказываются от советского опыта партийной и хозяйственной деятельности в каких-то вещах. Словом, ищут свой, югославский путь построения общества. Никакого секрета, собственно, в этом не было. Ни Тито, ни другие руководители Югославии ничего от нас не скрывали, но давали понять, что не хотят вмешательства в свои дела. Но при этом важно заметить, что о разрыве с СССР, КПСС они и не помышляли. В распоряжение Советского Союза были предоставлены военно-морские базы для наших кораблей и подводных лодок, аэродромы для нашей авиации.

Отец относился к этому совершенно спокойно и не разделял беспокойства партийного руководства страны: Югославия, мол, сворачивает с пути построения коммунизма. Он считал, что построение той или иной системы в каждой стране происходит исходя из местных условий, и копировать бездумно чей-то опыт бессмысленно. Скажем, Югославия не могла принять колхозный строй, потому что имела массу мелких хозяйств, объединить которые было невозможно. В этом отношении Югославия очень напоминала Кавказ. В горной же местности создавать колхозы непросто, отец это хорошо знал.

– Не следует навязывать им наши взгляды, – говорил он. – Пусть строят то общество, какое считают нужным. Главное, что Югославия с нами в одной упряжке. Они ведь не возражают даже против размещения наших гарнизонов, если это будет необходимо. Так что не надо осложнять наши отношения, жесткая позиция с нашей стороны непременно вызовет у них раздражение.

Сталин в какой-то период соглашался с этой точкой зрения и даже шутя называл членов Политбюро, ратовавших за укрепление связей с Югославией, титоистами. К титоистам он, естественно, относил и моего отца. Как ни удивительно, но Вячеслав Михайлович Молотов, который клеймил отца на том Пленуме за связь с Ранковичем и Тито, при Сталине тоже был «титоистом».

– С точки зрения долговременных целей нашей политики выход к Средиземному морю чрезвычайно важен, – говорил он, поддерживая моего отца. – Настолько важен, что если бы даже в Югославии был не Тито, а король, это нас вполне устраивало бы.

Это, разумеется, была шутка, но Сталин эти слова запомнил и позднее уже всерьез рассматривал вопрос о возвращении короля в Югославию. В один из приездов Тито в Москву Сталин даже спросил у него:

– А как вы, товарищ Тито, смотрите на конституционную монархию в Югославии?.. Король в виде английской королевы, а товарищ Тито в виде несменяемого премьер-министра…

После этого разговора у Сталина они приехали к нам на дачу, и Тито с Маленковым и моим отцом обсуждали это предложение со смехом. Тито тогда сказал:

– Надо было столько лет бороться, чтобы теперь возвращать короля…

Позднее, знаю, советским руководством, точнее, партийной верхушкой, с ведома Сталина предпринимались попытки заменить Тито, как человека, который не очень поддается воздействию с нашей стороны. Не знаю, почему не написал об этом в своих воспоминаниях Джилас. Насколько помню, и ему делались определенные предложения, когда пытались заменить Тито более удобным лидером… Ранковичу тоже предлагали подобное. Но еще тогда отец говорил Сталину, что из этой затеи ничего не выйдет. И Джилас, и Ранкович, и другие люди из окружения Тито настолько преданы ему, что на такое предложение не согласятся. Они ведь рядом с Тито прошли войну, а это людей очень сплачивает. Вообще, югославское руководство резко отличалось от советского. Это из числа нашего партийного руководства многие не знали, что такое война, а соратники Тито всю войну рисковали жизнью, как и он сам. Видимо, это тоже наложило определенный отпечаток на отношения в югославском руководстве. И отец все это хорошо понимал.

После разрыва с Югославией органам безопасности, знаю, было поручено убрать Тито. Дошло ли дело до покушения или нет, мне неизвестно, но реакцию отца на такое решение помню. Он говорил, что надо любой ценой помешать этому. «Они хотят расправиться с ним таким же образом, как в свое время с Троцким. Тогда я ничего изменить не мог. Дело тянулось с двадцать девятого года и зашло слишком далеко. Сейчас ситуация иная, и допустить убийства Тито ни в коем случае нельзя»