Между честью и истиной (СИ) - Аусиньш Эгерт

   - Не продолжай, - согласился князь, - это не так и важно. Мне интересно другое. Трусость и покорность - не те качества, которые могут создать угрозу. Ханжество может быть неприятным, но для того, чтобы заставить замолчать чрезмерно рьяного проповедника, нужно не такое большое усилие. Скудоумие опасно ровно настолько, насколько предоставлено само себе. Их сочетание должно быть еще более беспомощным, а ты говоришь, что оно едва не поглотило весь ваш мир. Как вышло, что вы все приняли это всерьез, ведь когда это начиналось, вы уже владели огнестрельным оружием? Это же решается двумя-тремя выстрелами, а остальное не стоит внимания и не может создать большой беды.

   - Вот именно остальное беду и создает, - несколько резко ответила Полина. - И причина беды не в лидере, лидеры у этих волн никакие. Нормальный лидер во главе такой толпы не встанет, потому что совершенно ясно, что с ним случится после этого. Причина беды как раз в толпе, а не в том, кого она поднимает на флаг.

   "...Серый ветер..." - подумал Димитри и безотчетно обхватил чашку вдруг зазябшими ладонями. А вслух сказал:

   - Продолжай, пожалуйста.

   Полина даже не кивнула в ответ. Это был тот самый взгляд, которым ему сигналили "да" все женщины, с которыми он танцевал в ночь перед штормом. Только последовал за ним вовсе не танец.

   - Беда с такой толпой, - сказала она, - даже не в том, что при появлении очередного подобного здесь мой, например, номер в расстрельном списке был бы в лучшем случае двухзначным, а не почти тысячным.

   Димитри едва не вздрогнул снова. На мгновение у него перед глазами мелькнули золотисто-рыжеватые кудри, веселая улыбка с ямочками на щеках, взгляд, полный жизни и страсти... Его приемной дочери, чья жизнь оборвалась на ступенях храма одним давним зимним утром, танго понравилось бы, несомненно. Именно поэтому она и выбрала умереть. Ей, как и всем тангерос, которых он успел увидеть, нужна была жизнь, а не существование. И свобода, а не защищенность. Вот, значит, в чем беда.

   - Беда в том, дорогой мой наместник, - сказала Полина, - что явившееся очередное вот это, прогнив и рассыпавшись, могло отравить еще два или три поколения детей, родившихся здесь. Походя на Алису, какой она стала теперь, они бредили бы величием вот этого. Играя в это. Стараясь быть похожими на это. Пытаясь быть достойными памяти вот этого. И выбирая в лидеры кого-то вроде твоего предшественника. Только такой и виделся бы ими как лучший.

   "Да, - подумал он, - это настоящая опасность. Это, не подавившись, сожрало бы всю империю Аль Ас Саалан. Как было перед смертью старого короля. Тогда как раз так на нашей земле почти получилось".

   Полина вдруг замерла, как бывало всегда, когда она о чем-то глубоко задумывалась. Он отвлекся от своих мыслей и с интересом посмотрел на нее.

   - Слу-ушай, - сказала она, - а если ты мне эти вопросы задал... Сколько у вас вообще империй-то было? Вот эта ваша, которая сейчас, она у вас какая по счету?

   - Первая, - ответил он со вздохом. - До нее были только короли. Спасибо тебе, друг мой. Это был важный разговор, но даже если бы его не было, твое присутствие сегодня было очень важно для меня. А сейчас мне пора закончить день, завтрашний будет долгим и непростым.

   - Да, конечно, - легко сказала она и поднялась с кресла. - Доброй ночи.

   Полина попыталась было выйти, но Димитри догнал ее у двери, чтобы обнять на прощание, как и положено между теми, кто танцует танго. А уже потом пожелал доброй ночи и ушел во внутренние покои.

   Поднявшись утром, князь вызвал камериста и попросил заплести косу достаточно надежно, чтобы до вечера прическа осталась в приемлемом виде. Камерист молча принес лиловые и серые шнуры. Димитри кивнул. Закончив с прической, он принял из рук слуги сиреневую люйне, чернильно-синие жойс и темно-синий кожаный эннар, указал камеристу на мелины глубокого фиолетового цвета, завершил туалет, посмотрел на часы и убедился, что время позавтракать осталось. Новости во время завтрака он не стал ни просматривать, ни слушать: все, что не подождет, уже случилось, все, что еще не произошло, дождется следующего дня. А сегодня он должен был проводить своих ребят за Грань.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

   Ритуал прощания в Адмиралтействе начался в полдень. Его вела Хайшен, как самая старшая из предстоятелей, присутствующая в крае в тот день. Лийн помогавший ей, выглядел молчаливой тенью за ее правой рукой. Ритуал, как и положено при таком количестве умерших, затянулся минут на сорок. Потом настала очередь Димитри говорить слова благодарности и прощания этим мертвым за всех живых. Эта часть ритуала нужна была не тем, чьи оставленные духом тела лежали перед ним на досках, а тем, кто стоял сейчас за его спиной, даже не пытаясь облечь чувства в слова. Он говорил целых пять минут, пытаясь вместить в слова сааланика то, чего еще не знал народ Аль Ас Саалан до этих дней. Только без четверти час дня первого из мертвых саалан вместе с доской, на которой он лежал, перенесли на палубу яхты, подведенной к причалу у Эрмитажа. За ним разместили остальных. Вторая яхта, которую вел князь, ждала рядом. На ее борту должны были следовать живые. Их задачей было вывести нежизнеспособный корабль с убитыми на борту из реки в залив и довести до Кронштадта, где саалан решили открыть огненные врата за Грань для своих мертвых.

   Димитри решил упростить себе задачу и по Неве против течения выводил самостоятельно только корабль живых, доверив второе судно буксиру, который и провел восстановленную магией мертвую яхту с ее печальным грузом до Петровского фарватера, а там маги, бывшие на яхте вместе с князем, взяли заботу о ней на себя.

   Разумеется, на борту яхты князя были Асана и Дейвин. В походе участвовала и Хайшен с пятеркой офицеров Святой стражи, и Скольян да Онгай с самыми сильными из своих вассалов. Свою яхту, "Сирень", князь приобрел еще два года назад, уже успел привыкнуть управлять ею и даже получил удостоверение "без ограничения парусности и района плавания", хотя выделить много времени на практику не мог. На всякий случай он все еще продлевал контракт с инструктором из морской школы, но в этот раз вел корабль сам и не пригласил на борт никого из местных. Этот поход был делом саалан. На "Сирени" не было никаких украшений и огней, администрация империи просто попросила всех капитанов и штурманов освободить фарватер для ритуала, так что никаких неожиданностей не должно было случиться.

   Второй корабль, тот, что шел без имени, в родном для саалан море был бы еще незаметнее первого, поскольку мертвым не нужны ни украшения, ни знаки отличия, это игры живых. Но едва яхты отошли от причала, князь заметил на палубе между досок с телами цветы и свечи в высоких подсвечниках, защищавших огонь от ветра и капель воды. Кто-то из местных, видимо, успел оставить их там. А на выходе в залив Асана сказала: "Как странно, я вижу огни в воде". Димитри передал штурвал графу Скольяну и подошел к борту посмотреть.

   Действительно, на воде были крохотные самодельные кораблики с огоньками свечей внутри. Некоторые из этих игрушек продолжали сопровождать два корабля, некоторые загорались и уходили на дно, но, так или иначе, эти светляки тут и там мелькали в начинающихся сумерках неяркими золотыми искрами. Впрочем, у входа в морской канал они перестали попадаться. Кронштадтский корабельный фарватер этим двум судам тоже освободили, но Зрением маги видели на рейде паромы и баржи, ждущие своей очереди пройти в акваторию порта или следовать дальше по своему маршруту, и частные катера у причалов Кронштадта. Но самой тяжелой частью задачи было не это все, а люди на яхте, на нитях заклятий следовавшей за яхтой князя. Димитри приходилось отправлять лодки и даже корабли мертвых в Саалан, но тогда он не мог видеть то, что видел теперь. На борту были не мертвые тела и укрывающие их цветы. Точнее, не только они. Князю казалось, что живой дух корабля, тяготящийся состоянием оснастки и корпуса, существует внутри безымянной яхты, но как-то отдельно от нее, и помнит свое имя - при жизни она называлась "Пилигрим". И те, чьи тела сейчас лежали на палубе, казалось, присутствовали там, хотя и выглядели растерянными и безучастными. Кто-то, опершись на фальшборт, глядел в воду, кто-то, сидя на палубе рядом со своим телом, наблюдал за движением облаков, некоторые, стоя на корме, смотрели на город, но все они были на корабле. Ужас предстоящего окончательного прощания был, оказывается, обоюдным. Димитри видел их и мог позвать, но знал, что это запрещено Путем и законом Саалан, а они проживали одиночество рядом с теми, кому доверяли в жизни больше всего, и понимали, что не смогут ни дозваться, ни достучаться. За его спиной скорбно молчала Хайшен, а Дейвин ушел на корму и там, отделившись от всех, укрощал свой гнев, вызванный невозможностью сделать хорошо там, где это можно и нужно, и беспомощностью перед лицом Пути и закона. Скольян да Онгай тоже выглядел подавленным, но так же, как и остальные, честно делал свою часть работы, и безымянный корабль шел вперед.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})