Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор - Наум Синдаловский

Во время Великой Отечественной войны памятник Суворову едва не погиб. Как известно, в блокадном Ленинграде существовала суеверная примета: город не будет сдан до тех пор, пока в монументы великих русских полководцев Суворова, Кутузова и

Барклая-де-Толли не попадет хотя бы один снаряд. Памятники действительно на протяжении всей войны стояли ничем не защищенные, и даже во время самых страшных артобстрелов города они оставались невредимы. Чтобы спрятать их, скорее всего, не было ни сил, ни времени, ни достаточных средств. Например, памятник Суворову еще в самом начале войны предполагалось поместить в подвал соседнего дома. Но оказалось, что проем подвального окна узок и для того, чтобы внести памятник, окно необходимо расширить. Однако сразу сделать это было невозможно, а затем переносить статую в укрытие было уже не по силам ослабевшим ленинградцам. Говорят, что фашистский снаряд, чуть-чуть не задев голову стоящего на пьедестале полководца, влетел в соседний дом и разорвался именно в том подвале, куда в самом начале блокады собирались спрятать памятник.

В то время значение памятника Суворову было так велико, что, судя по фольклору, об этом знали далеко за пределами Ленинграда. Фольклористам известна уральская легенда о солдатах, которых специально проводили мимо памятника Суворову у моста через Неву, «они ему честь отдавали».

Напомним, что монумент полководца в столице Российской империи был сооружен с завидной оперативностью, чуть более чем через год после его смерти. Однако сам Суворов создал себе памятник еще при жизни. В 1796 году он написал руководство для боевой подготовки войск «Наука побеждать». Первое издание появилось в 1800 году. По сути это был сборник знаменитых суворовских афоризмов, которыми он прославился задолго до появления их в печати. Заметим, что почти все они обращены к нижним армейским чинам, то есть непосредственно к солдату, и только некоторые – к командирам и полководцам. Среди этих некоторых есть одно наиважнейшее: «Врагов бьют не числом, а уменьем».

Современный фольклор на этот счет еще более определенен. В пору наивысшего расцвета государственного антисемитизма в Ленинграде появился анекдот:

У памятника Суворову в величественной позе стоит генерал. Мимо проходит старый еврей. «Товарищ генерал, – с сильным акцентом обращается он к генералу, – это памятник Суворову?» – «Суворову, Суворову, – передразнивая и сильно картавя, отвечает генерал. «Да что же вы мне-то подражаете? Вы ему подражайте».

Смертный грех переименований

1

Согласно христианской традиции, впервые понятие смертных грехов, ведущих к душевной гибели, было сформулировано в X веке до н. э. израильским царем Соломоном в Книге Притчей, вошедшей в канонический состав Ветхого завета. Этот набор человеческих пороков был противопоставлен добродетелям, к которым должен стремиться человек, чтобы попасть в Царство Божие. Количество пороков и добродетелей равнялось семи – одному из самых совершенных и самых магических чисел в ранних культурах практически всех народов мира. Можно предположить, что впервые это число было явлено человечеству в его самом раннем, едва ли не колыбельном возрасте, в виде семи цветов радуги. Высокое мистическое значение числа семь никем не оспаривается. Оно чаще других цифр присутствует в афоризмах и максимах мудрецов Древнего мира и Нового времени, в пословицах и поговорках народов всех континентов, в количественном определении важнейших и достойнейших мировых цивилизационных событий. В этом качестве оно всегда остается неизменным: семь самураев в японской и семь Симеонов в русской сказке, седьмое небо в православии и семь врат ада и рая в исламе, семь чудес света, которыми гордится человечество, и семь круп, из которых варится суп, семь бед и семь пятниц на неделе. Список можно продолжать и продолжать. И только количество смертных грехов с возрастом человечества все увеличивается и увеличивается. Так, в православии считаются смертными грехами не семь, а восемь человеческих пороков, современные католические пастыри предлагают внести в этот список еще и другие людские слабости, например употребление наркотиков и избыточное богатство. Вот почему мы сочли возможным пополнить перечень недугов, ведущих к гибели Души, еще одним смертельным пороком – грехом переименований. Неосторожное переименование также может повлечь за собой серьезные последствия. Рассмотрим конкретные примеры.

Одним из важнейших первых шагов человечества от естественного, природного существования к цивилизации была именная и топонимическая революция. Она позволила перейти от общего к частному. Назвать окружающие предметы и явления именем – значит отличить их одно от другого и сохранить в совокупной памяти рода и племени. Так не только приобретался житейский опыт, но и появлялась возможность использовать его в будущем. Отсюда священность, неприкосновенность и, пожалуй, самое главное – заветность имени. В окружающей природе оно навсегда сохранялось за неодушевленными объектами, животными и растениями, а в человеческой жизни передавалось новорожденным детям в наследство от умерших предков. Русское слово «имя» и греческое «топоним» родственны по смыслу. В одном случае это «личное название человека», в другом – «собственное название географического места». В повседневном обиходе и к тому и к другому мы относимся одинаково, как к имени.

Говоря сегодняшним языком, топоним стал носителем информации такой большой емкости, какой могла бы позавидовать любая современная компьютерная система. В нескольких литерах названий многих петербургских исторических районов, сумевших даже в русифицированном виде сохранить певучую фонетику аборигенов этого края, зашифрована многотысячелетняя история древних угро-финских племен, некогда покинувших предгорья Алтая в поисках более пригодных земель для постоянного расселения и осевших на территории от Урала до Балтики. Дикие необжитые болотистые леса и топкие равнины, ледяные реки и зеркальные озера, редкие возвышенности и другие географические объекты, благодаря им, приобретали собственные имена. На территории современного Петербурга и Ленинградской области абсолютное большинство географических имен имеет финское происхождение. Этимология топонимов Нева, Нарва, Охта, Вуокса, Ладожское озеро и Лахтинский залив, Пулковские и Лемболовские высоты до сих пор напоминает о давнем финском присутствии в Приневье. И это не говоря о многочисленных деревушках и слободках, хуторах и рыбачьих селеньях, ставших со временем историческими районами Петербурга.