Драконов бастард - Илья Крымов

— Это и было оскорблением. С этого момента и до возвращения Талбота Гневливого вы все подчиняетесь мне.

Великан резко поднялся с самым решительным видом, но Тобиуса это не впечатлило. Несколько секунд волшебники буравили друг друга взглядами, и Годерн Великан отступил под напором кошачьих глаз.

— Жду вас на стене. Отныне будете спать и столоваться там, вместе с солдатами, будете на виду. Пора начинать отрабатывать паек и стряхивать телеса, которые вы успели себе нагулять.

Серый магистр покинул замок и отправился к воротам, трясясь на лошадиной спине, отчего икры его и ляжки вскоре были натерты и начали побаливать.

С точки зрения волшебников, там, во флигеле, ничего необычного не произошло, ведь по природе своей они одиночки, которые не любят терпеть рядом других таких же одиночек. В тех же случаях, когда носителям Дара приходится объединяться, например, внутри одной магической школы или ордена, в них начинала преобладать волчья натура. Волшебники не терпели равенства, всегда стремились к установлению самой четкой и жесткой иерархии, после чего начинали прорываться на ее верхи, ступая по головам собратьев. Всему виной был природный эгоизм, склочность, тщеславие, себялюбие и жажда власти, которые преследовали магов с древних времен и из-за которых Джассар Ансафарус навсегда запретил им править кем-либо, кроме себе подобных. Нарушения этого запрета всегда приводили к катастрофам.

Тобиус взошел на стену после улаживания некоторых неурядиц с солдатами. Подоспевший на взмыленном коне Гайдрик очень кстати принес документ, утверждающий магистра Тобиуса Моль в должности офицера за подписью и печатью герцога. Как герцог смог расписаться и поставить печать разбитыми параличом руками, никого не заинтересовало.

Весь оставшийся день до наступления темноты волшебник проторчал на стене. Он расхаживал под защитой зубцов, вглядываясь в небо, или изучал варварское стойбище, слушал разговоры солдат, в основном похабные байки. Маг не позволял себе лишний раз присесть, выпить воды или перекусить, стараясь быть везде одновременно. Его также интересовал уродливый силуэт инженерской пристройки, из которой валил дым и пахло горячим маслом.

— Идите в караульную, там разливают баранью похлебку и дают свежий хлеб.

— Благодарю, я не голоден.

Рядом с Тобиусом остановился рослый молодой дворянин, рыцарь не из бедных, судя по золотым шпорам на дорогих сапогах, и слуга семьи лордов, судя по гербу на плаще и кирасе. На его перевязи висели два пистоля, мизерикордия и сабля. Присмотревшись, Тобиус различил в ровном свете масляной лампы красивое молодое лицо, за которым стояли десятки поколений благородных предков, мужественную челюсть, густые черные брови, прямой нос и темно-синие глаза. Лицо с высоким лбом обрамляли черные волнистые волосы, опускающиеся на плечи.

— Мое имя Адриан Оленвей.

— Чар Тобиус Моль, магистр Академии Ривена.

— Уже наслышан.

— Я тоже, милорд.

— Мы знакомы?

— Нет, но я слышал, вы были непобедимы на последнем Дерграйском турнире.[65]

— Я выбил из седел десятерых.

— Это крайне… впечатляюще, милорд. Если позволите спросить, как вы оказались так далеко от дома?

— Приехал в гости к лорду Галли.

— Э… к старшему лорду?

— И к нему тоже, но лишь с данью почтения. Дела, приведшие меня, касаются лишь его светлости лорда Волтона, и это все, что я могу вам сообщить.

— Понимаю, ведь краем правит лорд Волтон, не так ли?

Адриан Оленвей с трудом наморщил лоб. Было видно, что это дается ему крайне непросто.

— Лорд Волтон считает, что нет. Ему кажется, что он понимает волю своего отца и делает все, чтобы претворить ее в жизнь.

— Невероятная сыновняя любовь.

— И не говорите. Хотя, по мне, давно уж пора дать этому старому человеку заслуженный покой — говорю с искренней сыновней любовью.

Они некоторое время молчали, всматриваясь в зеркальное отражение звездного неба, созданное тысячами костров во вражеском стойбище.

— Как вы оказались здесь, чар?

— Отправился на войну.

— Правда? Решили постоять за родную землю?

— Врата Вестеррайха.

— Ну-ну, — улыбнулся дворянин.

— Ваш скептицизм мне понятен. Эта война овеяла магов Академии дурной славой.

— Незаслуженно?

— Я не знаю. Управители исчезли, Академия закрыта, рядовые адепты в смятении. Они боятся.

— Не время для страха, когда Ривен мечется в горячке.

— Милорд, вы отважный воин, но многого ли вы будете стоить, если вас выбросят в поле нагого и безоружного против орды зуланов? — Нечеловеческие глаза Тобиуса сощурились. — Это страшное явление — ослабление астрального поля. Мы теряем свою магию, а маг без магии — это труп, который все еще живет лишь по недосмотру Молчаливого Фонарщика. Их страх можно понять: волшебники не способны жить без Дара, который был с ними на протяжении всей жизни.

— Но вас это не остановило, магистр, — с нажимом произнес Адриан Оленвей.

— Я — другое дело, — уклончиво ответил волшебник, вспоминая свое мучительное заточение в плетеных оковах, лишавших его силы. — Я притерпелся.

Дворянин несколько оторопел. Все маги, которых он знал доселе, воспринимали слово «смирение» исключительно как бессмысленный набор случайных звуков.

— Если вам посчастливится увидеть освобождение Тефраска, чар, что вы будете делать?

— Отправлюсь дальше на запад. Буду идти за зуланами, пока они не провалятся обратно в ту клоаку, которая исторгла их на наши головы, — решительно ответил Тобиус.

— Хм, тогда вам прямая дорога в Кальп.

Маг нахмурился. Не так давно он уже слышал это название.

— Кальп, пограничная цитадель на самых западных окраинах королевства?

— Неужто бывали там?

— Нет, милорд, но кое-кто упомянул эту крепость в разговоре со мной несколько лет назад, и, кажется, совсем недавно один волшебник тоже говорил. А что с Кальпом? Я слышал, он стоит?

— Да, он стоит. По крайней мере, еще держался на прошлой неделе. До Крапивной Рощи добрался полуживой гонец, а оттуда в Тефраск послали почтового сокола. Бедная птица тоже едва добралась — наш враг держит небо. Сир Травеор Альдемарк продолжает оборонять крепость, но ему нужно больше людей и боеприпасов.

Тобиус мысленно перенесся дальше на запад, туда, где посреди лесов и болот возвышается одинокая крепость. Возможно ли, чтобы так далеко в местностях, полностью захваченных и наверняка разоренных врагом, столь жестоким и необузданным, мог сохраниться оплот человечества?

— Ох, опять эта предвестница бед! Это она виновата во всех наших печалях!