Тайная история Леонардо да Винчи - Джек Данн

Курдам помилования не было.

Их вытащили из шатров, чтобы умертвить в муках; и, к ужасу Леонардо, на немногих уцелевших пустили вооруженные косами колесницы — его творение. На колесницах пылали факелы, освещая возниц, коней и отлетающие куски тел — словно эти суровые воины были самой смертью, четырьмя всадниками Апокалипсиса. Колесницы косили людей, словно пшеницу; возницы рубили тех, кто случайно уцелел, сносили на скаку шатры с женщинами и детьми курдов — косы были тяжелы, остры и хорошо сбалансированы. Вопли звучали приглушенно, словно поглощенные ночным небом, которое начало почти незаметно светлеть на востоке, куда обращались молитвы.

И впрямь скоро прозвучали первые призывы на молитву — для тех, кто правил колесницами, и для тех, кто шел за ними следом, воинству, что шагало по полю смерти, отрубая головы, отсекая пальцы с перстнями. Это было похоже на торжественное факельное шествие, и Леонардо не мог удержаться, чтобы не пойти следом, словно подкова, притянутая магнитом. Охваченный ужасом и отвращением, он тенью шел во тьме. Он и похож был на тень, безголового демона или джинна — черная краска по-прежнему покрывала его лицо. Он не мог не видеть и не слышать раненых и изувеченных курдов, которые молили о милости, о жизни, об отсрочке, когда солдаты, шагавшие за колесницами, срубали им головы и бросали их, еще шевелящие губами, в мешки. Не обращая никакого внимания на кипевшие вокруг человеческие муки, солдаты пересмеивались и переговаривались, кроша, рубя и выдергивая из месива кровавые обрубки. Крики восторга сопровождали всякую ценную находку… и эти крики смешивались с мольбами и смертными стонами жертв.

Леонардо шел по следам своих машин, перешагивая через части тел и трепещущие лоскутья изодранных шатров, оскальзываясь в застывающей крови, — шел и пытался молиться, взывал к Господу, чтобы тот услышал его.

Но он знал, что ответа не будет, ибо в этот миг сам был Богом.

То, что он видел, было рождено его разумом, было его детищем.

И пролились слезы Христовы.

Глава 24

ЗАМОК ОРЛА

Ни единая птица, если не ищет смерти, не приблизится к его гнезду.

Как вихрь, что мчится по песчаной и пустынной долине и в своем торопливом движении увлекает к своему центру все, что противостоит его яростному бегу.

Уснуть было невозможно, потому что уже близился рассвет.

Хотя лагерь был взбудоражен, говорили все шепотом. Небо походило на щит, усыпанный звездами, и смешение звездного света с отблесками костров придавало всей этой предрассветной сцене какой-то диковинный, неземной вид. Леонардо разыскивал своих друзей; онемевший и оцепеневший, бродил он по лагерю. Он поглощал, как губка, все гротескные детали побоища, всех, кто был в движении либо замер от горя или усталости. Все и вся становились для Леонардо бесконечной живой картиной, которая жила и менялась, росла, разлагалась, а порой даже и умирала, но лишь как вянут и умирают листья зимой, — оставаясь живой, хотя и неподвижной. Леонардо эта картина виделась написанной на фламандский манер: отлакированная, со щедрыми масляными мазками, глубокая и сияющая, как ледяная темница антихриста.

Леонардо снова и снова возвращался к образам смерти, словно сам Данте наставлял его, донимал, наказывал за все его разрушительные изобретения, за эту картину резни, сотворенную из кости и черного дерева. Звезды казались сделанными из хрусталя; свет словно исходил от трупов, разбросанных по полю битвы. Леонардо хотелось выправить убитых, выпрямить их изломанные члены, закрыть их изумленные, наполненные звездным светом глаза, прикрыть их обнаженные тела, ибо они чудились нагими, застигнутыми в неком постыдном и противоестественном совокуплении. Леонардо видел смерть и прежде, но не в столь разнообразных обличьях; он никогда не был так близок с ней в своей мастерской, где разрезал плоть и жилы, изучая природу мертвого тела. Здесь же смерть была такова, как она есть: разодранные, расчлененные, обобранные тела, валявшиеся точно груды мусора. Многие мертвецы были полуголыми, потому что для бедуина считается почетным взять себе одежду поверженного врага.

Но все эти люди были братьями, Ак-Койнлу, племенем Белого Барана…

Мысли Леонардо, казалось, жили собственной жизнью, потому что размышлял он о грандиозном пиршестве — кипящем жире, горах лоснящегося риса, аппетитном аромате жареного мяса, вареных бараньих головах, что венчают горы подливы, риса и мяса, их разинутых челюстях, черных дымящихся языках, что вываливаются меж белых, как лунный свет, зубов…

Он с отвращением повернул прочь, но смерть окружала его со всех сторон, и он даже не осмелился пройти между курдов, изрубленных на куски изобретенными им колесницами… и вспоминал Понте Веккио, мост мясников, где нельзя было пройти, не переступив через лужи свернувшейся крови или не увидев свеже-разделанных трупов животных, что станут чьим-то ужином.

— Леонардо, ты разве не спал? — спросил Куан, застигнув Леонардо врасплох: тот рефлекторно потянулся к кинжалу, и это, кажется, позабавило Куана.

— Не я один, — ответил Леонардо. — И никто сейчас не спит, кроме мертвых.

Он смотрел на трупы.

— Ты пожалеешь об этом, когда мы отправимся в путь. Тогда ты возмечтаешь о благословенном сне.

— Что ж, быть может, тогда тебе придется применить собственное лекарство.

Пропустив его слова мимо ушей, Куан наблюдал за могильщиками, которые принялись копать неглубокие ямы. Леонардо содрогнулся — это зрелище напомнило ему о чуме.

— Нашел ты своих друзей? — спросил Куан.

— Я обыскал весь лагерь, — ответил Леонардо. — Их нигде нет. Может быть, их уже отослали домой?

— Тебе следовало бы заглянуть в мой шатер. Они доверены моему присмотру и пока останутся со мной.

— Значит, ты доставишь их домой? — спросил Леонардо.

Ему отчаянно хотелось отправиться с ними, вернуться домой — но только оставаясь у калифа, он сможет спасти Никколо и Айше. Он не мог вернуться во Флоренцию без Никколо; а кроме того, хотя он и не хотел признаваться себе в этом, его тянуло увидеть, как воплотил Зороастро в жизнь его изобретения.

— Нет, правитель миров еще не готов отпустить твоих друзей, особенно Сандро. Они приглашены сопровождать нас.

— Куда? — удивился Леонардо.

Куан пожал плечами:

— На войну.

— Зачем? Они ведь не воины… скорее уж наоборот.

— Потому что Кайит-бею может понадобиться посол, человек, который известен врагу и к которому с симпатией относится Великий Турок. — Куан мягко хохотнул. — И калиф избрал твоего друга-художника, самого неподходящего дипломата, какого только можно сыскать.