«Нагим пришел я...» - Дэвид Вейс

Придется упрятать памятник Гюго в сыром подвале у привратника, где он будет распадаться на части, как труп.

Огюст все шагал и шагал по набережной.

3

Когда через неделю Пруст пришел в мастерскую на Университетской, Огюст был бледен и равнодушен. После надругательства над памятником Гюго он не мог ни на чем сосредоточиться.

Пруст сказал:

– Вы знаете, я вам друг, дорогой мэтр.

«Мягко стелет», – подумал Огюст, а вслух произнес:

– Знаю, Антонен. Вы-то в этом вполне уверены. Пруст пропустил замечание Огюста мимо ушей, помедлил, словно набираясь решимости, и, наконец, спросил:

– Комиссия вам уже написала?

– О чем?

– О памятнике Гюго. Они очень огорчены осмотром на прошлой неделе.

– Огорчены? А я, думаете, нет? Копия, которую они сделали, отвратительна.

– Знаю. Это не ваша вина. Поверьте мне, они вам сочувствуют. Но факт остается фактом, они решили, что помещать обнаженную фигуру Гюго в священном Пантеоне немыслимо. Комиссар, за которым решающее слово, сказал, что он неуместен в Пантеоне.

– Видимо, за всем этим опять стоит Гийом.

– Многие, не только он. Комиссар слышал, что, когда ваш Гюго выставлялся в галерее, было много протестов.

– Гюго не был святым.

– Но люди испытывали смущение, глядя на вашего Гюго.

– И я испытывал, глядя на живого Гюго. Но это не относится к делу. Разве кто-нибудь смущается, глядя на Венеру Милосскую и другие обнаженные античные статуи?

– Мы не знали их как живых людей.

– Но разве обнаженный Гюго – такое постыдное зрелище? – воскликнул Огюст. – Ведь сам Гюго гордился своей мужественностью. Или он занимался любовью в одетом виде?

И прежде чем Пруст успел ответить, Огюст указал на гипсовую модель:

– Взгляните на его торс – гладкий и крепкий, как скала, – это воплощение человеческой силы. Гюго остался бы доволен.

– Не отрицаю, фигура великолепна. Но они хотели бы видеть Гюго более похожим.

– Изображение – это не область скульптуры, а область литературы.

– Дорогой мэтр, вы же сами говорили, что памятник Гюго должен быть предназначен для широкого обозрения.

– Итак, вы отдали меня в руки моих врагов, позволив Школе изящных искусств соорудить копии моей гипсовой фигуры Гюго из картона и папье-маше. Моне был прав, отказавшись от ордена Почетного легиона. Вы дали его мне, чтобы связать по рукам и сделать покладистым.

– Я ваш друг, но Институт все еще возглавляет официальное французское искусство, и мы в министерстве должны быть осторожны.

– Почему мне дали орден? По ошибке, наверное.

– Так и говорят в Институте и Школе изящных искусств. А в Академии утверждают, что ваш памятник Гюго – позор. Мы должны это опровергнуть.

– Опровергнуть? Чепуха. Лекок так и назвал «Гюго» – голым и сказал, что я на правильном пути.

– Лекок был прекрасным учителем, но в официальных кругах к его мнению не прислушиваются.

– Лекок был прав. А этих студентов-скульпторов надо посылать в школы, где учат набивать чучела, там они постигнут иконографию, которой вы поклоняетесь.

– Я не поклоняюсь. Дело в том, что сейчас идет борьба за то, чтобы дать вам возможность оправдаться.

– Оправдаться? – Это оскорбило Огюста.

– В министерстве очень обижены на вас за «Врата ада». Поговаривают о том, чтобы потребовать с вас деньги, если вы их вскоре не закончите.

– Я уже потратил на «Врата» больше, чем получил.

– Они хотят получить «Врата».

– Разве Музей декоративных искусств уже начали строить? Ну хоть заложили фундамент?

– Министерство заявляет, что дело в принципе, надо выполнять условия договора. Но у меня предложение, которое, как мне кажется, может всех примирить. Оденьте Гюго, поставьте во весь рост, и тогда его примут. Так мне сказали. А если министерству понравится ваш «Гюго», то и с «Вратами» образуется.

– Я прикрою ему бедра. Как Христу. Но не больше.

– Этого недостаточно. Мэтр, как с вами трудно!

– Трудно? А как быть с этим? – Он указал на памятник, к которому не мог притронуться. – Что мне с ним прикажете делать? Господи! Мало я натерпелся с живым Гюго!

– Если вы его задрапируете, памятник будет установлен в Люксембургском саду. Считают, что там он больше подойдет.

– Я не согласен.

– Подумайте. Не спешите.

– Нет. – Гюго не шел на компромиссы, и он на них не пойдет.

– Прошу вас. Идут разговоры о Далу.

– Закажут памятник вместо моего? – Огюста это задело.

– Весьма возможно. Далу знаком с важными официальными лицами, у него есть друзья в Школе – он там учился, как вам известно. Обдумайте все. Я уверен, вы сумеете найти новое решение, подходящее для Пантеона. Я могу уговорить министерство подождать, но не слишком долго. Хватит неприятностей с «Вратами».

«Врата»! Да разве расскажешь кому, что сколько фигур он ни лепит, их требуется все больше и больше? «Ад» занимал немало места, когда он только начинал работу, а теперь, с годами, приобрел чудовищные размеры, и он должен, насколько позволит талант, передать все его многообразие. Но чтобы быть скульптором, выполняющим официальные заказы, нужно стать проституткой, рабом, горько думал Огюст, или буржуа, имеющим родственников в бюрократическом мире. Не надо было соглашаться на государственные заказы. Оставаться бы в безвестности, работать в одиночестве, покое, лепить так, как следует лепить и как он должен лепить, чтобы никто не вмешивался в его работы, никто не указывал ему и не осуждал; ни перед кем ни за что не быть в ответе – только перед самим собой. Он схватил железный прут, чтобы разбить «Гюго», и воскликнул:

– Вы хотите, чтобы я изменил «Гюго», – вот самый быстрый способ!

Но Пруст выхватил прут у него из рук.

– Нет, нет, Огюст. Я хочу, чтобы вы лишь немного изменили его. А ваша несдержанность будет только на руку Далу.

Он не вырвал у Пруста железный прут. Приступ ярости прошел. Проводив Пруста до двери, Огюст сказал:

– Я подумаю о вашем предложении.

4

Вечером Огюст спросил Розу, как быть. Роза сказала, что человек он не богатый и деньги ему нужны, но у нее немного сэкономлено на хозяйстве, и, если это его выручит, пожалуйста, она отдаст их, лишь бы он мог продолжать работу. Огюст рассердился– зачем она все копит. Но в то же время обрадовался, поблагодарил ее и велел хранить сбережения, пока он не решит, что делать.

На следующий день он рассказал Камилле о предложении Пруста. Камилла была возмущена решением министерства, но сказала, что он должен сделать новую статую Гюго.

– С твоим талантом, Огюст, нет невыполнимого. «Это не комплимент, – подумал он, – она права».

И когда она добавила: «Разве мертвым не безразлично, где они похоронены?» – он ответил: «Гюго не безразлично».