Монологи о наслаждении, апатии и смерти (сборник) - Рю Мураками

Я опустила голову и напустила на себя задумчивый вид. Возражать я не собиралась, но и не хотела сразу обнаруживать свою радость, боясь показаться несдержанной. Язаки взглянул на меня и, усмехнувшись, добавил:

– Балкон выходит прямо на океан. Также имеется джакузи.

Перед тем как расположиться в номере, мы решили позавтракать. Ресторан находился в патио, посреди которого росла целая рощица мангровых деревьев. Чуть подрагивавшие листья укрывали столики надежной тенью. В воздухе ощущался аромат сладкой и перченой сальсы и тропических фруктов. Туда-сюда сновали официанты, толкавшие перед собой тележки, заполненные креветками, крабами и рыбой. Над океаном кружили белые птицы. Я почему-то подумала о той холодности, которая исходила от Билла и Митчелла. Выражение их лиц, их жесты были пронизаны этой холодностью, и мне хотелось знать ее причину. А причина как раз сидела напротив и с усталым видом изучала меню.

– Позвольте, я выберу.

Я согласилась, широко улыбнувшись. Эта улыбка уже начала мне надоедать.

Язаки заказал суп из омаров, кактусовый салат, жареного лангуста и бутылку белого чилийского вина.

Чилийское было не таким мягким, как калифорнийское, бургундское или кьянти. Я пила свой бокал молча, поглядывая на фонтан в виде Нептуна, стоящий в центре дворика, и на пестро разрисованные птичьи клетки. Достаточно было чуть повернуть голову, и передо мной открывался вид на океан, который уже не казался огромным водяным массивом. Все было настолько чудесно, что не хотелось даже разговаривать. Я и не пыталась найти тему для беседы.

– Не подумайте, что мне скучно, но, если желаете, мы можем продолжить наше интервью, – совершенно серьезно предложил Язаки. – А хотите, я расскажу вам о чем-нибудь другом.

– Я не взяла с собой диктофон.

Язаки приспустил солнцезащитные очки и расхохотался.

– Вы не вспомните, почему я согласился на это интервью?

– Вы хотели убедиться, что ваши раны затянулись, не так ли?

– М-да, фраза, за которую мне до сих пор приходится краснеть. Излечиться от своих ран… Надо было выразиться иначе, но все равно, что бы я ни говорил, остается только краснеть от стыда. И как я мог такое ляпнуть!

– Не вижу никакого повода стыдиться.

– Этот отель делает вас сентиментальной, не правда ли? Говоря это, я не хочу оказывать на вас какое бы то ни было давление. Изначально я собирался ехать сюда один, и тогда я бы поселился в другой гостинице. Но как только стало ясно, что вы поедете со мной, я сразу же сообразил, что было бы глупо не брать в расчет сентиментальную сторону этого дела. Это же очевидно.

Следовало спросить, был ли он здесь до этого, но я тотчас же вспомнила о Кейко и Рейко и прикусила язык, так как уже не могла слышать о них.

– Я здесь давно не был. Когда я летал на Кубу, мне показалось, что было бы лучше остановиться здесь, чем тащиться в Мехико. Сначала я не имел об этом месте никакого понятия и всегда останавливался в Мехико, несмотря на то что всегда ненавидел этот город. Впрочем, я и Мексику-то не особенно люблю.

– Почему?

Нам подали приборы. Официантами были индейцы – маленькие и улыбчивые.

– Почему? Вы спрашиваете о Мехико или про Мексику вообще?

– А что, причины различаются?

– Ну да. Различаются. Мехико находится на высоте двух тысяч трехсот метров над уровнем моря. Мало кислорода, а я не переношу разреженной атмосферы. От наркотиков у меня всегда болит сердце.

– Не боитесь употреблять здесь это слово? Помните, что вы мне говорили в аэропорту?

– Здесь нормально…

– Но вы, кажется, говорили, что всегда нужно быть внимательным в выборе слов.

– А, не стоит так уж стараться. Лучше ешьте вашего лангуста. Он гораздо вкуснее, пока горячий! Вы совершенно правы. Осторожность никогда не повредит. Но между этим местом и залом ожидания аэропорта есть разница. Да, есть! Аэропорты – это закрытые места, особенно международные. Там совершаются самые тяжкие преступления в мире. Власти уделяют большое внимание вопросам безопасности. Нет лучшего места для сбора террористов, чем аэропорт. Не верите? Ну вот, а здесь – свобода. Мы сняли номер за восемьсот восемьдесят долларов в сутки, мы ни для кого не представляем опасности. И я буду платить восемьсот восемьдесят баксов за эту безопасность. Но давайте оставим этот разговор. О чем мы говорили до этого?

– Мехико…

Я осушила свой бокал одним глотком, словно это была обычная вода. Кто-то мне говорил, что вино очень плохо переносится в жарком климате. Пот лил с меня градом, даже когда я неподвижно сидела в тени мангровых деревьев. Температура воздуха была очень высокой. И тем не менее вино мне нравилось.

– Именно так! Я ненавижу Мехико из-за разреженного воздуха, а Мексику я ненавижу, потому что там слишком много индейцев!

– Индейцев?

Я невольно посмотрела на стоящих неподалеку официантов. Многие из них таскали тарелки и бокалы на подносах, которые держали очень высоко, на уровне плеч. И всегда отпускали какую-нибудь любезность, когда подавали на стол. Милые маленькие индейцы!

– Вы не любите индейцев?

– Без смеха, братство – мой идеал. Я бы даже сказал, что я убежденный гуманист, и это начинает раздражать. Я действительно хотел бы, чтобы все люди были счастливы. Проблема не в любви или ненависти. Я ненавижу индейцев. Они, как и мы, монголоидной расы. Но вы не находите, что они очень уж приторные? Даже не милые, скорее глупые. Скрытные травоядные. Вот Куба – это другое дело. Испанцы сначала пришли туда.