Игра Бродяг - Литтмегалина

Наемникам повезло, что от ядовитых укусов погибли лишь некоторые из них, вероятно, неудачно сверзившись на камни и потревожив змей, притаившихся внизу. Когда утреннее солнце слегка нагрело камни, змеи выползли на поверхность понежиться. Они лоснились в солнечном свете, извивались, переплетались, сворачивались в кольца и скользили по скалам словно по гладкому стеклу. От их разноцветных шкурок рябило в глазах. Это напугало бы кого угодно, но не наемников.

— Почему им не было страшно?

— Ну… они очень обрадовались и… съели всех змей, — Наёмница усмехнулась, рассматривая близкое лицо Вогта. Ей понравилось, как расшились от удивления его круглые глаза, как вспорхнули длинные пушистые ресницы, золотисто поблескивающие на просвет.

— Съели змей?

— Они были голодны, почему бы им не съесть змей? Наемники многому учатся в борьбе за существование. И они умеют обращаться со змеями.

— Это было вкусно?

— Вогт, если подошва от ботинка кажется тебе невкусной, это потому, что ты недостаточно проголодался… — отмахнулась Наёмница и продолжила, даже не заметив, что повествование вдруг перестало быть отстраненным: — Позже мы узнали, что эти скалы называются Змеиными скалами. Не уверена, что там по-прежнему водятся змеи… кажется, мы расправились со всеми.

Вогт уже сочувственно изогнул губы, на Наёмница оборвала его:

— Даже не думай их жалеть. Но это не конец истории. Несколько лет спустя судьба повторно привела нас в ту долину… и староста снова пришел побеседовать с нами… вот только это был совсем другой человек. Он попросил нас описать внешность того, кто отправил нас в ловушку, и узнал в описании старосту другой деревни, находящейся где-то среди лесов за долиной. Несмотря на разделяющее их расстояние, два поселения постоянно враждовали друг с другом. Вот их-то староста и явился к нам, выдавая себя за другого. Он хотел, чтобы мы, разъяренные видом голых камней и укусами змей, вернулись и перебили всех в долине. Вредить врагам чужими руками — это самое удобное. Вот только он не предполагал, что в итоге мы неплохо отожремся и отчалим весьма довольные жизнью.

Вогт рассмеялся и сказал:

— Он был хитрым, но не учел, что бешеные собаки непредсказуемы. И все-таки змей немного жалко, да?

Наёмница издала короткий смешок. Вогт послал ей мягкую, нежную улыбку. Его серые глаза сияли. Собственные вчерашние тревоги сегодня казались Наёмнице несостоятельными. Это все тот же добрый, витающий в пушистых облачках Вогт, разве что немного повзрослевший и значительно менее пухлый. Она посмотрела в небо. Небо блестело, словно синяя глазурь на новеньком кувшине. Пространство вокруг было все исшито золотыми нитями солнечных лучей. Трава гудела, досыта напитавшись светом.

— У меня какое-то странное чувство с самого утра, — сказала Наёмница. — Не могу понять, что это. Как будто в груди щекочет.

— Радость? — предположил Вогт.

Наёмница задумалась, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Наверное.

Они позавтракали сияющим листом (он нисколько не увял и не потускнел; серебристое свечение оставалось отчетливым даже при ярком свете солнца). Двух маленьких кусочков хватило, чтобы насытиться.

— Мы должны продолжить путь, — сказал Вогтоус после. — Не обязательно изнурять себя, стирая ноги в кровь, но и подолгу останавливаться на одном месте не стоит.

Наёмница вздохнула, но спорить не стала: как ни крути, а Игра продолжается. Они — бродяги, и должны соответствовать роли. В утешение она постарается запомнить это утро навсегда: синяя река, голубое небо, зеленые трава и листья. Все так подходит друг к другу. Ничего не болит, никаких новых испытаний на горизонте.

Выйдя из полосы деревьев, отделяющей берег реки от равнины, они увидели, что храм Урлака за ночь зарос темно-зелеными вьющимися растениями. Они покрыли весь храм, словно огромное покрывало. В глубине этого тенистого зеленого склепа спал Рваное Лицо.

— Урлак жив, — выдохнул Вогт.

Наёмница вспомнила свой недавний сон и кивнула.

***

Солнце так раскалилось, что даже птицы все попрятались в теньке. Разморенные жаром, бродяги еле плелись. Хорошо, что Нарвула была рядом и они могли периодически окунаться прям в одежде. Наёмница отряхивалась от воды, как собака; Вогта это смешило. Наёмнице нравилось, как он смеется и как капли воды сверкают на его волосах и ресницах, но она не призналась бы в этом даже за куриную ножку с кружкой пива в придачу.

Когда они продолжили путь после очередного заплыва (мокрая одежда защитит их от жары еще какое-то время), Вогтоус сказал:

— Я тоже хочу рассказать историю, да вот думаю: не слишком ли она мрачна для такого дня?

— Да уж не мрачнее, чем мой типичный день. Начинай, — разрешила Наёмница.

Вогт глубоко вздохнул.

— Мне поведал об этом Ветелий — давным-давно, когда мне было пять или шесть лет. Но я запомнил все до последнего слова. Возможно, это произошло на самом деле. Или же случится в будущем. А, может, так и останется просто историей. Главного героя истории звали Годсэнт.

— Хм, — сказала Наёмница, — Странное имя. Звучит как-то не по-нашему…

— Неважно, главное — чтобы имя имело смысл, — возразил Вогтоус.

— И что же оно значит? — подозрительно осведомилась Наёмница.

— Не знаю.

— Да ну тебя, Вогт, — досадливо махнула рукой Наёмница.

Вогт продолжил:

— Вот только сначала у него не было ни имени, ни отца, ни матери. Он лишился бы и жизни, если б…

— Если бы не один человек, который, наткнувшись на брошенного ребенка, поднял его и забрал с собой, — буркнула Наёмница.

— Да-а, — медленно, как будто всерьез удивившись ее осведомленности, согласился Вогт. — Человека, подобравшего младенца, звали Вит, и он был… самым хорошим, самым добрым, самым лучшим человеком на свете! Впрочем, — продолжил Вогт уже менее восторженным тоном, — все люди пустоши, среди которых оказался Годсэнт, были приятны и добросердечны, и он любил их — хотя и не так сильно, как Вита.

— Я с нетерпением жду, когда станет мрачно, — заявила Наёмница. — А то начало до того приторное, что аж зубы ломит.

— Тебе придется немного потерпеть, — предупредил Вогтоус. — Годсэнт любил и пустошь. Она была огромная, но никто не чувствовал себя потерянным на ее просторах, под бесконечным синим небом. На пустоши росло много цветов. Стоило только сойти снегу, как — самые первые — раскрывались белые цветы. После того, как из земли покажутся молодые травинки, распускались желтые цветы, которые сменялись оранжевыми к тому времени, как остановится рост молодых листьев. Затем были красные цветы, а после синие цветы, которые держались вплоть до первого снега. Это было очень красиво, по-настоящему красиво: синий цветок в белом снегу.

— Ты так говоришь, будто своими глазами это видел.

— Я вижу это прямо сейчас. Я всегда вижу то, о чем рассказываю, — уверил Вогт. — Когда снег накрывал пустошь плотным