Азовская альтернатива : Черный археолог из будущего. Флибустьеры Черного моря. Казак из будущего - Анатолий Фёдорович Спесивцев

новым барабанным командам. В результате даже простейшее перестроение из походного строя в развёрнутую линию выполнялось медленно и редко обходилось без происшествий. Три каторги уже ремонтировались на своей верфи после столкновений, и чуяло Иваново сердце, они были не последними. Оставалось благодарить Бога, что не было пока самотопов.

Хуже всего дела шли на пятой, парусной эскадре. Вследствие отсутствия опыта хождения на чисто парусных судах, пришлось привлечь для работы с парусами греков-рыбаков. Капитанов и наказного атамана эскадры, Лебяжью Шею (Тимофея Яковлева), донимала разнородность эскадры. Кроме двух гафельных шхун, построенных на собственной верфи, в неё входило семнадцать судов турецкой и греческой, в общем, османской постройки. Все эти скафо, чектирмы, поллуки строились с большим временным промежутком и для совершенно различного предназначения. Естественно, они существенно отличались не только по величине, но и скорости и манёвренности. Половина изначально не могла нести пушки крупнее шестифунтовок, а то и трёхфунтовых фальконетов. А уж как эти суда шли вместе… слов нет, одни эмоции. Зато мат над эскадрой висел постоянно, временами сгущаясь до почти зримой ощутимости. На полутора десятках языков. Однако помогали энергичные выражения плохо. Наказному атаману и его капитанам не удалось ещё ни разу даже выдержать походный строй. То одно, то другое, часто два-три судна сразу, вываливались из строя, чрезмерно ускорялись или неожиданно замедлялись. Факт, что они не посталкивались друг с другом в первый же день, можно было объяснить только Божьей милостью. Но сколько же можно испытывать Его терпение!

Предназначалась пятая эскадра не для боя, а для перевозки десанта, но при нынешнем положении дел возникали серьёзные сомнения в том, что эти суда смогут вовремя и вместе добраться до цели. Тем более что идти предстояло и по ночам, как и высаживать десант. Учитывая, как «ловко» обращались казаки с гафельными и латинскими парусами, как «хорошо» понимали приказы новые казаки-греки, перспективы вырисовывались самые мрачные. А ведь шхуны несли самое мощное вооружение из всех кораблей казацкого флота, по шестнадцать восемнадцатифунтовых пушек и четыре восьмифунтовки. Ох, сколько пришлось потратить усилий, чтобы перелить пушки под единый калибр… вспоминать не хотелось. Османские пушки, за исключением трофейных европейских и поставленных Стамбулу французами, надо было переливать все. Уж очень плохое у них литьё было, да и тонкостенность внушала тревогу. Турки стреляли в основном камнями, и большие порции пороха, необходимые для стрельбы тяжёлыми чугунными ядрами, для них могли стать фатальными.

Само собой, раз уж вышли в море, наведались в пару небольших османских городишек и посетили несколько расположенных неподалеку от моря турецких сёл. Впрочем, их близость эта была весьма относительной. Ещё с двадцатых годов черноморское побережье Анатолии было пустынным. Все мусульмане, не перебитые или не выловленные ещё тогда казаками, бросили свою землю (!) и сбежали внутрь Малой Азии. Правоверные теперь осмеливались селиться здесь только в крепостях, гоня от себя мысли, что и сильнейшие из них, Трапезунд и Синоп, также становились жертвами казацкой ярости. Только христиане-греки свободно занимались на побережье рыбной ловлей и контрабандой. Казаки поселения единоверцев обычно не разоряли. Вызывая тем обоснованные подозрения у османов о сотрудничестве этих неверных подданных султана с его злейшими врагами.

Тяжёлая работа на свежем воздухе очень способствует хорошему аппетиту. Несколько тысяч казаков, пусть и в основном неопытных, регулярно хотели есть. И необходимо было обеспечить их (иначе какие из них гребцы?) доброй едой три раза в день. Между тем на Дону с пищей было плохо. Если бы не двойное жалованье, присланное из Москвы, людей, которых стало много больше, чем обычно, давно нечем бы было кормить. Срочно нужно было раздобыть большое количество продовольствия. Вот и запылали турецкие сёла, закричали и заплакали их жители. Раньше их вырезали поголовно, но теперь, по подсказке попаданца, старых и совсем малых изгоняли внутрь Малой Азии. Бродя по дорогам Анатолии, они невольно становились разносчиками болезней и всё более крепнущего у осман страха перед казаками. У греков, в их рыбачьих поселениях, рыбу покупали и выменивали на свежие трофеи, а не забирали. Там же реализовывали часть добычи, которую неудобно было везти за море. Атаманский совет надеялся привлечь многих из них на переселение в очищенные от татар земли: к приглашениям грабителей вряд ли кто будет прислушиваться.

Вперёдсмотрящий крикнул, что по курсу виден парус, и Иван скомандовал ускорить ход. Походный тулумбас загремел чаще, постепенно увеличивая темп гребли. Большой, как выражался попаданец, адмиральский тулумбас, с особо «толстым» (басовитым) звучанием, предназначенный для передачи сообщений на другие корабли, передал приказ разворачиваться в линию, чтоб не дать туркам ни малейшего шанса уйти. Если замеченное судно было такой же галерой, шанс избежать нежелательной встречи с пиратской эскадрой у него был. Если вовремя обнаружит опасность и не пожалеет рабов за вёслами. Впрочем, жалостливых турок Васюринскому за свою достаточно длинную для казака жизнь встречать не доводилось. С другой стороны, а может, они не успевали его проявить в связи со скоропостижной кончиной?

Услышав от вперёдсмотрящего, что встреченное судно парусник, Иван успокоился.

«Ну, уж паруснику от нас не уйти. Даже на берег они не успеют выброситься, мигом догоним и захватим».

Однако время шло, казаки гребли изо всех сил, а к турецкому судну казацкая эскадра приближалась медленно, пусть и ветер для беглецов был почти попутный. Уже можно было рассмотреть, что преследуемый корабль имеет длину, сходную с галерной, три мачты с одним большим косым парусом на каждой. Шёл он с непривычной для парусников Черноморья высокой скоростью. Но, на счастье умаявшихся гребцов, ветер начал стихать. Несравненно меньше от него зависимые галеры стали стремительно сокращать отставание от парусника. На нём, видимо, обеспокоенные ослаблением ветра, установили вёсла. Однако спастись в этот день им было не суждено. Два десятка вёсел – плохая альтернатива пяти десяткам, работавшим на каждой галере. Наверно, капитан парусника это понял и приказал их убрать.

«Хороший кораблик нам достался. Быстрый. Думаю, видя, сколько врагов их настигает – а они явно поняли, что мы враги – сопротивляться турки не будут. Сдадутся без боя».

Иван ошибся. Османский корабль неправдоподобно быстро для парусника развернулся и окутался дымом по всей длине борта. Донёсшийся до пиратской эскадры звук залпа безусловно сказал бы им о хорошей вооружённости противника. Но для такого вывода им не надо было прислушиваться к громкости залпа. Эти противники не только быстро ходили по морю, но и стреляли метко. На шедшей впереди галере Васюринского одно из ядер разбило пополам мачту, другое легко, будто картонный, пробило борт, поразив при этом гребцов, третье пронеслось сквозь собравшуюся на носу толпу казаков, приготовившихся к абордажу, прервав жизни