Поцелуй сатаны - Вильям Козлов

— Рыжая Лисица, салют! — высунулся из-под приоткрытой дверцы Лева Смальский — Садись, подвезу. Чего на ветру мерзнуть?

Алиса заколебалась. Лева ей никогда не нравился, этакий липкий хлюст с бархатными влажными глазами и длинными сальными волосами. Хотя он и модно одевался, но восторга у девушек на углу Невского и улицы Рубинштейна не вызывал. Даже в самые тяжелые минуты «кумарита» Алиса не согласилась поехать с Левой к нему на «хату», где всего «навалом», как он выразился. Длинная Лошадь, которая не раз у него бывала, подтверждала, что Прыщ живет как падишах! Не квартира, а антикварный магазин. И «видик» у него самый лучший, и телевизор «Панасоник» последней марки, и видеофильмов сотни две.

— Спасибо, Лева, но я лучше на троллейбусе, — отказалась Алиса, зная, что тот опять начнет предлагать ей все «радости земные».

— Ты тут троллейбуса еще час будешь ждать, сама знаешь, как они теперь ходят… — уговаривал Лева.

Она двинулась было дальше по обледенелому тротуару, но Смальский остановил вопросом:

— Я слышал, всю вашу теплую компашку загребли? Только ты и Никита сухими выскочили? Говорят, ты их всех заложила?

— Ты дурак, Лева, — подавляя раздражение, сказала Алиса. — Я и Никита уже полгода как ушли из этой «компашки». И ты это отлично знаешь.

«Жигуль» полз рядом с ней. Изнутри слышалась негромкая музыка.

— Привет тебе от Бори Турка… — с непонятной ухмылкой произнес Прыщ.

— Пошел ты со своим Турком… — не очень-то вежливо вырвалось у Алисы. Она не успела закончить, как стремительно распахнулась вторая дверца, оттуда высунулась длинная рука без перчатки и мгновенно втащила ее в машину. Алиса и крикнуть не успела. Хлопнула дверца, взвыл мотор, «Жигули» несколько раз занесло на обледенелом асфальте, и помчались мимо Ростральных колонн по набережной к Петропавловской крепости.

— Отпусти, сволочь, — вырывалась Алиса, но мрачноватый здоровенный детина крепко обхватил ее за плечи и прижал к себе, в нос ударил запах хорошего одеколона и сигарет. Сбоку увидела синюю бритую щеку и холодный серый глаз, внимательно ощупывающий дорогу.

— Не рыпайся, сучонка! — негромко предупредил детина. — Не то быстро пасть заткну. Твои шарфик туда затолкаю.

— Попалась, Рыжая Лисичка, в капкан! — хихикнул Лева, однако смешок его сразу оборвался: впереди показалась прижавшаяся к обочине милицейская машина с вращающейся мигалкой. Детина пригнул голову девушки к самому сидению, коротко буркнул:

— Заорешь, стерва, шею сверну! — И на всякий случай ладонью зажал ей рот. От ладони противно пахло луком и жареным мясом. Передернувшись от отвращения, Алиса впилась зубами в мякоть у большого пальца. Бандит вскрикнул от боли, в следующий момент страшный удар обрушился девушке на голову, после яркой вспышки перед глазами все поплыло, и она потеряла сознание.

4

Еще не открыв глаза, она уже знала, что с ней произошло: эти подонки всадили ей в руку солидную порцию морфия или даже кокаина, когда она была в беспамятном состоянии; знакомое чувство остановившегося времени и безразличия ко всему еще не отпустило ее. Вез всякого ужаса она подумала, что ее, кроме всего прочего, еще и изнасиловали: ныли бедра, щемило грудь. Наверняка на теле остались следы от их жадных лап. Она облизнула будто чужие вспухшие губы и распахнула глаза. Нет, она не в машине, лежит голая на широкой тахте со смятой простыней, голова на матрасе, а подушка подложена под зад. Постыдная поза, сколько же она так лежала, будто распятая? Низкий деревянный потолок с широкой поперечной балкой, черный провод тянется к электрической лампочке без абажура, бьющей неестественно-оранжевым светом в глаза. Нащупав край мягкого одеяла, Алиса машинально натянула его на себя, сползла с подушки и, окончательно придя в себя, резко села, свесив голые загорелые ноги на затертый, со следами пепла ковер. В комнате никого не было, на столе с полиэтиленовой скатертью — пустые бутылки из-под коньяка, тарелка с колбасой и сыром. Остро тянет из полупустой жестянки рыбными консервами. Пепельница переполнена окурками. Два окна зашторены плотными занавесями красноватого цвета, с кистями наверху. Печки нет, но в комнате тепло, наверное, включены батареи, что установлены под окнами. Одежды нигде не видно. И тут она увидела под тахтой носок своего сапога, нагнулась и потянула. Вместе с сапогами вытащила и бежевые колготки. Одежду вскоре обнаружила в пыли за тахтой у стены. Все смято, юбка по разрезу сбоку разорвана, у трусиков лопнула резинка.

Она лихорадочно оделась, отдернула занавесь и сквозь голубой сумрак увидела прямо под окном толстые стволы сосен, торчащие из ослепительно-белого снега. В городе такого снега не бывает. Теперь ясно, что она на даче, но в каком районе, убей бог, понять невозможно. Часы и серьги — это единственно, что на ней было. Взглянула на электронные часики — подарок Николая — семь утра. Стараясь не шуметь, крадучись, подошла к двери, толкнула, затем потянула на себя — дверь была с той стороны заперта.

Постепенно весь ужас происшедшего стал охватывать ее: где она? Зачем эти два ублюдка привезли сюда? Это не случайность: они ее выследили, дождались у университета, несмотря на риск — могли ведь прохожие увидеть, — силком втащили в машину. Кстати, это не «восьмерка» Смальского, чужая «шестерка». Какой уж Прыщ ни был негодяй, но никогда не позволял себе насильничать, по крайней мере, ни от кого из своих старых знакомых она про подобное не слышала. А этот мордастый, в пуховике, пропахшем табаком и одеколоном, кто он? Алиса никогда раньше не видела этого человека. Грудь саднило все сильнее, она оттопырила ворот свитера — бюстгальтер она так и не нашла — но, к своему удивлению, не обнаружила синяков от пальцев, а когда натягивала колготки, то и на бедрах не было их. Впрочем, зачем им было истязать ее, если она, отключившись, лежала как труп. Где-то в закоулках еще не окончательно прояснившегося сознания мелькали их мерзкие рожи, слышался жирный хохот, даже возникло отвратительное ощущение липких прикосновений к телу их похотливых рук, слюнявых ртов…

— Бр-р! — передернуло ее — Ну, мрази, вам это не сойдет, — она даже не поняла, вслух это произнесла или, или в голове прозвучало?

Снова усевшись на тахту со скрученной простыней, она обхватила растрепанную гудящую голову руками и с трудом удержалась, чтобы по-волчьи не завыть… Нет, она этим гадам больше не доставит радости! Будет сопротивляться руками и ногами, зубами рвать… Нужно что-то делать? Но что? Как отсюда выбраться? Дверь заперта, остается окно… Но она не знает, где они. Может, прячутся рядом. Зазвенят стекла, и они тут же прибегут снова… От одной этой мысли ее чуть не вырвало. Волнами накатывалась тяжелая головная боль и дикая звериная тоска. Она чувствовала себя грязной, испоганенной и даже не было кружки воды, чтобы хоть ополоснуть лицо. Она уже по опыту знала, что ей сейчас нужна хотя бы небольшая доза наркотика, но она эту мысль сразу же задавила в себе. Принять от них наркотик — значит смириться с тем, что произошло. Будет хорошо, мысли прояснятся, снова накатится безразличие ко всему, даже к их прикосновениям, возникнут странные видения, произойдет незаметный уход от действительности, воспарение в иной, причудливый мир…

Она бросилась к столу, схватила короткий нож с костяной ручкой, вытерла почерневшее тупое лезвие о бумагу из-под колбасы, но куда спрятать его? И тут ее осенило: за высокое голенище сапога, нужно только чуть приспустить молнию. Пока она не думала, как воспользуется этим ножом, но уже одно то, что она как-никак теперь вооружена, придало ей немного мужества и уверенности в себе. Вообще-то, страха не было. Она их не боялась. Было столь огромное отвращение к этим выродкам, что даже снова увидеть их лица было бы ужасно. Она снова заметалась по комнате, уже не думая о том, что стук ее острых каблуков будет услышан. На окнах двойные рамы, на одном — сквозная форточка. В форточку она не пролезет, вот если бы выбить стекла…

Время шло, она, сидя на стуле — сесть на тахту было противно, — прислушивалась к тишине. Впрочем, кое-какие звуки проникали сюда: неторопливый стук дятла по стволу, шум далекой электрички или поезда, щебетанье черноголовых синиц, подлетавших к форточке. Из этой проклятой западни ей самой не вырваться, кстати, нет здесь ее теплой, на искусственном меху куртки, а за окном мороз. Правда, если бы она убежала, то могла обратиться за помощью к людям, живет же кто-нибудь еще в дачном поселке? Но выбраться отсюда невозможно без посторонней помощи. Телефона, конечно, нет. Может, в другой комнате и есть… Но там они… Наверное, еще спят, подонки! Выпито немало. А когда продерут глаза, снова придут сюда. И неужели все начнется сначала? От этой мысли пробежали мурашки по спине, она пощупала пригревшийся нож в сапоге. Теперь-то она им окажет сопротивление, хоть одного, да пырнет ножом…