Чертовар - Евгений Витковский

Но и «Солодка-новгородец» — если не переходить на атомное оружие — тоже боевыми ресурсами блистал не слишком. Бомбежка Дебри новозеландскими коммунистами отпала сама по себе, пушки Богданова вездехода могли многое, но если бы у «Истинного» нашлись силы драпануть из-под «Солодки» — только б «Истинного» и видели. В этой ситуации наиболее действенной была тактика нежданного союзника — киллера Тимофея Лабуды. В чем эта тактика заключалась, не знал толком никто, но было хорошо известно, что живым от Тимофея редко кто уходил, а если уходил — то чаще всего жалел, что сумел уйти. Судя по непрерывному воплю, доносившемуся из конуры Истинного, тут имел место именно такой случай.

Сужая кольца концентрической спирали, перелетная маркитантская гусятница «Солодка-новгородец» шла на посадку, норовя при этом все-таки не раздавить припорошенные грязным снегом крыши Дебри. Кто-то в ней верещал, кто-то плакал, кто-то ржал жеребцом, но происходило это скорее от передоза кокаина, героина, мескалина, пятновыводителя, полироля и прочих вещей, необходимых давно подсевшим на любимое снадобье наркоманам. Большинству из подсевших мерещилось, кстати, что с неба грядет сосуд, уж как его там ни называй, пловницей ли, автоклавом или атомным котлом, но полон этот сосуд именно вожделенными наркотиками. Или чем-нибудь еще более прекрасным, таким, что только под большим кайфом, или — кто как выражается — под полной балдой — только и может примерещиться.

Сесть ни на что «Солодка» так и не смог, пришлось ему зависнуть над мигом выгоревшей полянкой; посадочный пандус отнюдь не бесшумно упал в слишком размерзшую грязь. Так провисеть «Солодка» мог около часа, после чего горючего на обратную дорогу ему не хватило бы, ну, да безымянный штурман в майорском чине, от лица лично государя заведовавший экономией стратегического топлива, вполне имел право и не взлетать отсюда никуда, благо космодром Плесецк располагался в двух шагах; именно такое место грядущей дислокации села Дебрь безоговорочно предсказал граф Гораций уже достаточно давно. Конечно, Дебрь от Плесецка была отделена пресловутым болотом Плесецкая Хрень, но не переть же против предсказания: как предвещано, так тому и быть.

Вниз по пандусу, с молодецким гиканьем и свистом, со звоном цыганских семиструнных гитар, с песнями, в которых только и можно было разобрать, что старинное, еще у Соловья-разбойника прямо с девяти дубов перенятое припевание «Ай-нэ-нэ-нэ», стали съезжать «оппели», «феррари» и «испано-сюизы» журавлевской Орды. Молодые черноглазые журавлевцы, покачивая в воздухе снятыми с предохранителей «толстопятовыми», постепенно разворачивались в боевое построение мусульманским полумесяцем, норовя охватить его рогами всю Дебрь. Другие журавлевцы, вооруженные заранее приготовленными трехаршинными ослопами, спрыгивали с капотов машин и разбегались по селу, норовя огреть вдоль позвоночника любого, кто посмел бы дать отсюда дёру, — таковых, к счастью, пока не обнаруживалось — все воинство «Истинного» блаженно пребывало в отпаде, и ничего о высадке враждебного десанта пока не знало. Журавлецы вваливались в избы и под боевой крик «Кавель к Кавелю спешил — Кавель Кавеля решил!» применяли к черепушкам накокаиненных кокаинщиков и накофеиненых кофеинщиков либо краткую прикладотерапию (если под рукой был «толстопятов»), либо «ослопотерапию», либо, если уж ничего подходящего не было под рукой, журавлевцы просто норовили врезать «истинным» по затылку либо кулаком, либо локтем — чтобы даже мысль о возможном сопротивлении не могла закрасться в вышеозначенный затылок.

«Ай-нэ-нэ-нэ!» — не пропел, а благожелательно проговорил Хосе Дворецкий, выезжая вместе с Кавелем Модестовичем на площадку посреди села. Следом, прикрывая тылы, ехал вездеход Богдана. Совершенно по-обезьяньи выбросился из недр «Солодки» Тимофей и исчез посреди деревянных строений — там, где скрывался воющий от боли в отравленной руке «истинный» Кавель Адамович Глинский.

Еще не успели в боевом порядке, припадая на одно согнутое колено, спуститься из недр самолета бывшие неопалимовские полицейские, а Тимофей уже вернулся с добычей. На вытянутых вверх длинных руках он нес почти не отбивающегося, всего лишь воющего нечеловеческим воем Кавеля Адамовича Глинского по кличке «Истинный», а ногами попеременно отбрыкивался от бесформенного горбуна, если на что и похожего, то на Жана Марэ в роли горбуна из хорошо забытого кинофильма «Горбун». Самозваный Жан Марэ с регулярным промежутком в десять-пятнадцать секунд получал по мозгам от Тимофея, но продолжал гнаться за киллером, не оставляя надежды уж хоть какой-нибудь афронт нарушителю дебрьского спокойствия да учинить.

По шепотом отданному приказу Кавеля Журавлева из задней двери его кибитки шестеро дюжих молодцев, звеня серьгами в левых ушах, вынесли почти не подающего признаков жизни Антибку. По приказу Богдана, отданному громко и грубо, в это же самое время на запястьях бывшего следователя Федеральной Службы Кавеля Адамовича Глинского защелкнулись наручники. Богдан, конечно, не верил ни в Бога, ни в черта, ни в бабий чох, ни в шелушеный горох, но уж эту-то меру он предусмотрел: Кавеля Адамовича Глинского, известного как «Истинный», убить было, понятно, и можно и нужно, но делать это должен был кто угодно — только никак не другой Кавель Адамович Глинский. Мироздание, в котором можно любить жену, варить чертей, выпивать по выходным, вести долгие, пусть не особо умные беседы с друзьями, делать подарки теще к помолвке и царю ко дню тезоименитства, такое мироздание вполне устраивало Богдана Арнольдовича Тертычного, более известного под профессиональной кличкой «Чертовар». Никакое Начало Света ему не требовалось. Свет устраивал его таким, каков уж ни на есть.

Покуда «истинного» вязали железными цепями, закаленными на углях из сырой осины, и готовили к натыканию на единственный рог Антибки, покуда самого Антибку готовили к освобождению от верхней пары накопытных кандалов, покуда лихие журавлевцы рассыпались по избам Дебри, собирая дань, уж где какая найдется — золотыми ли империалами, женским ли натуральным естеством или уж чем где случалось — Богдан опустил на глаза ночные очки и пошел немного побродить по зловонной деревне. «ТОО «Дебрь» — прочел он на единственной полуоторванной вывеске над входом в бывшее, надо думать, местное сельпо. «Таинственно Ограниченная Ответственность»? — на свой лад перевел Богдан. Из провала «ТОО», отбиваясь, вывалились майоры-электронщики, сразу признавшие в Богдане начальство.

— Отставить, — скомандовал Богдан лихим черноглазым хлопцам, звон серег в ушах у которых майорам ничего хорошего не сулил. Хлопцы огорченно застегнули штаны и отправились в глубины «ТОО» искать другую добычу, понятно, уж совсем все равно, какого полу, а майоры остались перед Богданам в качестве боевых трофеев. Парни они были видные, чего именно в пылу битвы хотели от них журавлевцы — Богдан и гадать не хотел. — А ну марш в маркитантскую, спросите Матрону Дегтябристовну, на Богдана сошлетесь, она вам новые форменки подберет. От имени… руководства… объявляю вам, господа майоры, благодарность… и брысь отсюда немедленно в самолет, пока выговор не добавил!