Постчеловек: глоссарий - Рози Брайдотти

очередь были использованы для популярного объяснения происхождения окаменелостей как спонтанных результатов скрытой пластичности Земли. Эта долгая традиция пластичности любопытным образом демонстрирует взаимосвязь пластичности с природой, в конечном итоге заново внедряемую Малабу в гегелевское понятие. В определенном смысле она восстанавливает изначальный духовный материализм этого термина.

См. также: Постгуманистическая критическая теория; Нео/новый материализм; Нейроэстетика.

Том Гисберс

(Перевод Ольги Дубицкой)

Плацентарная политика

Политика плаценты – термин, придуманный мною для описания материалистической феминистской биополитики отношений между материальным материнским телом, плацентой и плодом. Я переношу эту материнско-плацентарно-эмбриональную связь в номадическую объяснительную схему, чтобы выдвинуть аргумент в пользу того, что все вместе это сможет составить генеративный ассамбляж. Плацентарный ассамбляж поднимает ключевые вопросы реляционности, иммунности и аутоиммунности, которые наилучшим образом решаются неоматериалистической философией становления и аффирмативной этикой в рамках монистического понимания материи. Я опираюсь на работу французской феминистки-биолога Элен Руш (Rouch, 1987), которая вдохновлялась работами философа Люс Иригарей (Irigaray, 1985a, 1985b) и лакановским психоанализом. Она выдвинула предположение, что биологическая сущность плаценты состоит в том, чтобы играть роль третьей стороны, которая переопределяет отношения с иммунологической точки зрения между телом матери и другим телом, эмбрионом. Плацента делит субъекта изнутри, в недиалектическом процессе внутренних дифференциаций, утверждающих главенство «другого внутри». Тем не менее эта очень важная конфигурация не была представлена в рамках фаллогоцентрической логики.

Таким образом, я предлагаю выдвинуть плацентарную политику на первый план, но в ином теоретическом направлении. Во-первых, она поддерживает аффирмативную и неагрессивную биополитику в отличие от военной терминологии и понятий, которые привычны в научных дискуссиях по иммунологии. Процесс иммунизации обычно формулируется в терминах борьбы индивидуальных и коллективных тел за гомеостатическую устойчивость и защиту от внешних агрессивных сил. Во-вторых, этот подход к иммунологии был принят как аналогия для политики и управления. Например, работа Эспозито о биополитике (Esposito, 2008b) исследует иммунологическую политэкономию гостеприимства и вражды. Я нахожу вызывающим разочарование тот факт, что то, что изначально было политикой жизни – биополитикой, – также включавшей и переоценку политики умирания и разрешения умереть, практически исключительно сосредоточилось на танатополитике, если использовать термин Фуко (Foucault, 1977; Фуко, 1999). В современных дискуссиях этот вопрос смешивается с некрополитикой (Mbembe, 2003), то есть истреблением и вымиранием. Биополитика не должна помещать жизнь исключительно лишь в горизонт смерти, она должна также утверждать ее как порождающую силу для человеческих и не-человеческих организмов (Braidotti, 2006b). В терминах иммунологических споров это значит, что вопрос заключается не в том, что организм способен к самосохранению ценой некоторых своих слабых или больных частей, но скорее в том, что в большинстве случаев он в действительности их не атакует. И я хотела бы добавить, что именно во время беременности организм обычно не выталкивает эмбрионального другого, а скорее служит ему пристанищем и питает его.

Вулф (Wolfe, 2010) исследует этот иммунологический парадокс при помощи взятого у Деррида понятия «фармакон». Термин отсылает к процессу введения яда, чтобы присутствие того, что Нанси (Nancy, 2000) назвал бы «чужаком», было установлено уже существующей системой. Эта встреча, которая запускает инфекцию или болезнь, также создает и первую линию защиты от нее. Первая линия аутоиммунной защиты указывает на лечение или обеспечение иммунитета от той самой болезни, которая запускает формирование встречи. Аутоиммунный принцип заключается в том, что патоген, вводимый в тело в контролируемых дозах, не разрушает целостность организма, но помогает иммунной системе научиться защищать себя. Этика иммунитета у Деррида предполагает не исключение, а инкорпорацию и опосредованную замену витального/смертоносного другого.

Однако никто из этих биополитических мыслителей никогда не принимал во внимание материнское тело и плацентарный ассамбляж, что делает труд Руш еще более значимым. Таким образом, они упускают важное измерение иммунного процесса. На мой взгляд, плацентарная политика необходима для того, чтобы понять особую форму аутоиммунной защиты, представленную ассамбляжем из матери и плаценты-эмбриона. Беременность выводит на первый план важную идею о том, что иммунная система не всегда атакует то, что было внедрено в тело. Если мы сосредоточимся на оплодотворении, созревании эмбриона и родах, вопрос сместится в другую плоскость: какие выводы мы должны сделать из того факта, что женское тело становится средой для яйца и заботится сначала о нем, затем об эмбрионе, потом о плоде и в конце концов о младенце? Плацента является действующим фактором иммунологической совместимости: она формируется в результате проникновения кровеносных сосудов материнского тела в другой тип ткани, которая соединяет эмбрион с материнским организмом, одновременно отделяя его. Она отторгается организмом как лишняя сущность примерно через 30 минут после рождения ребенка. Это не имеет ничего общего с танато- или некрополитическим дискурсом тактического изгнания пришлых элементов или агрессивного уничтожения чуждого другого. Парадигма плацентарной политики, напротив, предлагает модель генеративной реляционности.

В терминах материалистического феминизма ассамбляж матери – плаценты – плода может быть понят как состояние пацифистской кооперации и совместного созидания между организмами в особых реляционных рамках, способствующих их сосуществованию, взаимодействию и росту. Плацента выражает идею эволюции через взаимное сотрудничество. Я утверждаю, что плацента – это мощный образ (Делёз (Deleuze, 1994; Делез, 1998) назвал бы его «концептуальным персонажем») для модели взаимного созидания и сотрудничества между отдельными, но взаимосвязанными организмами, агентами и живой материей: материнской, плацентарной и фетальной. Плацентарная политика говорит о позитивных этических встречах, это изначальная форма транстелесности.

Я утверждаю, что плацента – это совершенный образ для мышления как о единстве, так и о разнообразии, о своеобразии и различии внутри монистических рамок. Она выводит на передний план номадическое различие как процесс дифференциальных модуляций, производимых организмами, которые определяют себя взаимными отношениями внутри общей материи. Развивая эту мысль, она позволяет нам переосмыслить политическое и этическое взаимодействие на основе материально обоснованного понимания формирования субъекта. Становление субъекта – это контекстно включенный и воплощенный, реляционный и этический процесс, формирующийся множеством столкновений как с человеческими, так и с не-человеческими факторами и агентами.

В вопросе концептуализации этого видения лучшими теоретическими союзниками оказываются онтологически пацифистские теоретики, вдохновленные критическим спинозизмом, такие как Делёз (Deleuze, 1988b; 1992a; Делёз, 2018; 2014). Монистическая философия позволяет нам строить теории органических процессов совместного роста, вводя сложность в центр философской мысли. В этом контексте материнско-плацентарно-эмбриональный ассамбляж может быть понят как фигурация аффирмативной реляционности и множественных становлений. Плацента функционирует как интерфейс для многочисленных частиц и компонентов, совместно поддерживающих динамический процесс формирования новых организмов. Этот живой процесс задействует сложную динамику и выражает позитивное видение жизни как объединенного усилия. Определяемая таким образом плацентарная политика выражает витальную силу множества