Анти-Ахматова - Тамара Катаева

Е. ГАЛЬПЕРИНА-ОСМЕРКИНА. Встречи с Ахматовой. Стр. 243

В Ташкенте она с нетерпением ждала писем от Гаршина. Наконец, Чуковская сама решилась написать ему, умоляя дать знать о себе Ахматовой, которая очень больна и подавлена отсутствием вестей от него и они опасаются за ее жизнь. Когда же все-таки письмо пришло, оно привело Ахматову в ярость. Он писал, что его жена скончалась, и он понял, что покойница была для него самым значительным человеком в жизни. Ахматова с негодованием говорила <…>: «А что, если бы я написала ему, что самым значительным человеком в моей жизни был Лурье?»

Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 139

Ничего, ведь Гаршин прожил с женою жизнь (в блокадном Ленинграде она упала на улице и умерла), а Лурье — на несколько лет сделал Ахматову своей второй любовницей, а до этого она была любовницей, которую он бросил, чтобы жениться. Она потом много горько писала что-то там о его невесте. Что тут могло быть, даже если бы она написала, что Лурье был главным человеком в ее жизни?

Жду на днях приезда Анны Андреевны. Правду говоря, все это вызывает какое-то беспокойство и волнение <…>

Владимир Гаршин. Письмо сыну. 18 апреля 1944 года.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 97

Дошло даже до того, что он телеграфно спрашивал ее, согласна ли она носить его фамилию. Анна Андреевна приняла и это предложение. Вот почему в Москве она широко оповещала знакомых, что выходит замуж. Однако в Ленинграде на вокзале Гаршин тут же задал ей вопрос: «Куда вас отвезти?» Это походило на какой-то оскорбительный розыгрыш. Но куда же можно было отвезти Анну Андреевну? В брошенный и запущенный дом на Фонтанке? Одну?

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 478

А куда всех «отвозили» после эвакуации? Наверное, в брошенные и запущенные дома. Она, кстати, на свой предусмотрительно взяла в свое время бронь.

1 июня она вернулась в Ленинград. Тут она узнала, что Гаршин, не сказав ей ни слова, женился на медицинской сестре.

Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 148.

В примечаниях к тексту указывается, что эта информация — распространенная ошибка мемуаристов. Трудно называть это «ошибкой», поскольку книгу Хейт надиктовывала сама Ахматова.

К. Г. Волкова не медсестра, а профессор и доктор наук, и не молоденькая девушка (год рождения 1989-й), а ровесница Анны Ахматовой.

О. РЫБАКОВА. Воспоминания. Стр. 101

Ахматова распространяет слухи, что Гаршин психически заболел.

От Анны Андреевны очень печальная телеграмма. У нее катастрофа. Гаршин, видимо, психически болен. Они разошлись. Она просила меня никому не говорить.

Надежда Мандельштам. Письмо Кузину.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 103

Ардовым дает телеграмму, выждав до 6 августа (больше двух месяцев):

Гаршин тяжело болен психически расстался со мной сообщаю это только вам. Анна.

Телеграмма А.А. — Н. А. Ольшевской.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. З. Стр. 105

Пунина, однако, на таких штучках не проведешь.

Почти ежедневно заходит Аня. О Гаршине сказала: «У него свой курс в жизни».

Н. ПУНИН. Дневники. Стр. 385

Такие водевильные обстоятельства получаются, когда относишься к себе и людям как к героям оперетты: муж, врач-профессор, профессор Гаршин, профессорша Гаршина.

Гаршин никогда не сходил с ума. Перед Чуковской тоже фантазировать не было смысла.

«Да, у меня тоже так было в 44 году. Мне тоже сделалось трудно жить, потому что я дни и ночи напролет старалась догадаться, что же произошло. Могу вам сказать, как это окончилось. Однажды я проснулась утром и вдруг почувствовала, что мне это больше неинтересно. Нет, я не проснулась веселой или счастливой. Но — освобожденной».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 452

Если бы он был душевнобольным, ничего бы этого не было — о душевнобольных не говорят: интересно, неинтересно. И не бравируют тем, что «освободилась». От больных не освобождаются, по крайней мере вслух так это не называют.

Гаршин, о сумасшествии которого писалось в другие города, в Ленинграде вел обычный образ жизни, навещал Ахматову и приносил ей еду.

После оформления прописки А.А. получила «лимит» (особое писательское снабжение) и больше в судках с обедами, приносимыми Гаршиным, не нуждалась.

О. РЫБАКОВА. Воспоминания. Стр. 103

То есть сначала она нуждалась в судках с обедами, приносимых «душевнобольным» Гаршиным, а потом, когда она получила «особое писательское снабжение», — перестала нуждаться.

Гордая Ахматова, наверное, сразу села и написала стихотворение: «А человек, который для меня теперь никто…» Полились стихи.

Для поклонников срочно создавалась версия об очередной роскошной победе Ахматовой, увы, как всегда, завершившейся драмой с очередным разбитым сердцем позади.

Боже, боже, боже!Как пред тобой я тяжко согрешила!Оставь мне жалость хоть…

ОНА перед ним не согрешила — это ведь он ее бросил, она сокрушается, будто бы это она, — и кается. Как убивается! Боже, Боже, Боже! А ведь совершенно не согрешила. Но читателям надо вбить в головы. Бродский — вот уже подтверждает, что Гаршин сошел с ума. Потому и не захотел жениться. На себя бы он такое объяснение принял?

С Берлиным пришлось быть осторожнее.

<…> она не упомянула ни о Гаршине, ни о Надежде Мандельштам <…>.

Исайя БЕРЛИН. Встречи с русскими писателями. Стр. 447

Берлин, которому, защищая свою честь, приходится быть объективным, упоминает именно эти два имени, называя тех, о ком Ахматова не говорила. Понятно, почему не говорила, и понятно, почему это отмечает Берлин. Он рассказывает о своей встрече с Ахматовой: «Завистница чужой славы, она не могла назвать соперницу. Гаршина тоже не могла назвать: Как! Пастернаку отказывала три раза, а какой-то Гаршин не захотел жениться!»

Мы пишем о поэте, поэтому — чуть-чуть стихов.

Я молилась, чтоб смертной мукиУдостоились вместе мы.

Это было сначала. Очевидно, молилась плохо — только для рифмы.

Все изменилось, любовь прошла, судки с обедами — врозь.