Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Дэн Абнетт

— Назови свое имя и название роты, — говорит он.

И на миг, на один страшный миг я понимаю, что не могу этого вспомнить.

Беззвучно, с погашенными ходовыми огнями «Геометрический» вполз на высокую орбиту. Планета, оставшаяся в двух сотнях километров ниже, была почти так же темна — черная, словно пустота, с ослепительно красными прожилками там, где магма, а может, пожары обжигали ее кору.

Брат-капитан Менес Каллистон — стоял на мостике эсминца и наблюдал за сближением в окуляры реального пространства. Он был в боевом доспехе, но с непокрытой головой. Его темные глаза неотрывно следили за изогнутым краем планеты, заполнявшим теперь большую часть плексигласовых экранов над головой. Грубоватое скуластое лицо было по обыкновению неподвижным. Его делил надвое тонкий патрицианский нос. Кожа казалась высохшей, как старый пергамент, волосы цвета жженой умбры очень коротко острижены. Правый висок украшала единственная татуировка — стилизованное изображение совы, знак Атенейской культовой дисциплины.

Сверкающий доспех капитана был глубокого красного цвета, с бело-золотыми наплечниками и нанесенными на них значками и номером Четвертого братства Пятнадцатого легиона Астартес, легиона Тысячи Сынов.

Пока он стоял в задумчивости, к нему присоединилась еще одна фигура. Вновь прибывший был коренастее, ниже ростом, шире в кости, а черты ближе к усредненному облику космодесантника — бычья шея, квадратная челюсть, горы тугих мышц на крепких костях. Возможно, он был моложе первого, но из-за причуд генного формирования об этом трудно судить наверняка.

— Сигналов противника нет? — спросил Каллистон, не оборачиваясь.

— Никаких, — заверил брат-сержант Ревюэл Арвида.

— И ты ничего не провидишь?

Арвида, который был Корвидом, печально улыбнулся.

— Теперь это не так просто, как прежде.

Каллистон кивнул.

— Да. Не так.

Слева от Каллистона на пульте управления замелькали руны. Над пультом появился гололит — вращающаяся сфера с предварительно рассчитанными траекториями снижения в атмосфере.

— Спускаемый модуль готов, капитан, — сообщил Арвида. — Можем начать, когда вам будет угодно.

— А ты все еще не уверен, что нам нужно это делать.

— Вы же знаете, что нет.

Только теперь Каллистон отвернулся от экранов и взглянул в глаза своему подчиненному.

— Ты понадобишься мне внизу, — сказал он. — Меня не волнует, что говорят авгуры, но там будет опасно. Поэтому, если твои сердца не лежат к этому, скажи мне сейчас.

Арвида спокойно выдержал его взгляд. По губам скользнула тень улыбки.

— Значит, я могу выбирать, в каких операциях участвовать?

— Я бы не хотел заставлять тебя участвовать именно в этой.

Арвида покачал головой:

— Так не пойдет! Раз вы идете, значит, и я с вами, и все мое отделение. Во всяком случае, их вам удалось убедить.

— Их не нужно было особо убеждать.

— Вокруг полно загадок, и я не понимаю, как наше появление здесь поможет их разрешить.

Каллистон позволил тени раздражения скользнуть по суровому лицу.

— Нужно же с чего-нибудь начать.

— Я знаю. И, как уже сказал, если вы уверены в этом, то я с вами. Можете не сомневаться.

Каллистон снова взглянул в окуляры реального пространства. Планету окутывала аура смерти, это было бы очевидно даже для большинства смертных, нечувствительных к варпу. Промежутки между потоками огня были черны, словно провалы шахт, уходящие в никуда. Что-то грандиозное и ужасное свершилось здесь, и отголоски этого были еще слышны.

— Я уверен, брат, — твердо произнес он. — Нам сохранили жизнь не просто так, и это дает кое-какие преимущества. Мы высадимся на ночной стороне планеты.

Его темные глаза прищурились, пристально вглядываясь в данное крупным планом изображение полушария планеты. Казалось, что он пытается воскресить видение чего-то давно ушедшего и безвозвратно погибшего.

— Нам приказали улетать меньше чем полгода назад, — сказал он, на этот раз самому себе. — Трон, Просперо изменился.

— Менес Каллистон, капитан, Четвертое братство, Тысяча Сынов.

Я вспоминаю это через пару секунд, и слова быстро слетают с моих пересохших губ. Полагаю, именно это и нужно говорить — имя, звание, порядковый номер.

Может, больше ничего не следовало говорить, хотя я испытываю странное нежелание молчать. Вероятно, мне ввели в кровь сыворотку правды, но я в этом сомневаюсь. Не вижу причины, почему бы не поболтать немножко. В конце концов, я понятия не имею, ни почему я здесь, ни что происходит, ни сколько мне осталось жить.

— Что ты делаешь на Просперо? — спрашивает он.

— Я мог бы спросить тебя о том же самом.

— Мог бы. А я мог бы тебя убить.

Мне кажется, ему хочется меня убить. В его голосе есть нечто, оттенок вожделения, который об этом говорит. Но он сдерживается. Полагаю, это космодесантник. Трудно не узнать такой голос, перекатывающийся в усиленных легких, обвешанной мышцами глотке и огромной бочкообразной груди, как вода по мельничному колесу.

Значит, мы в некотором роде братья.

— Что тебе известно о разрушении этой планеты? — спрашивает он.

Пока он не повышает голоса. Говорит осторожно, держа рвущуюся из него волну жестокости под контролем. Но, чтобы прорвать плотину, много усилий не потребуется.

— Нам приказали покинуть орбиту шесть месяцев назад, — отвечаю я. Похоже, самое лучшее — говорить правду, во всяком случае сейчас. — Некоторые пытались возражать, но не я. Я никогда не сомневался в приказах моего примарха. Позже, когда не смогли установить связь, мы поняли, что что-то не так.

— Насколько позже?

— Недели спустя. Мы были в варпе.

— Почему вы сразу не вернулись?

Ах да! Я много раз спрашивал себя об этом. С каждым новым вопросом я вспоминаю все больше. Однако так и не могу вспомнить, что привело меня сюда. Полная пустота, будто прошлое скрыто под железной маской. Создать ее — настоящее искусство, которым нелегко овладеть. Я осознаю силу тех, кто взял меня в плен.

— Я хотел. Другие — нет. Мы пытались установить связь через астропатов, но всякий раз наши коды оказывались неверными. Вскоре после этого наши корабли подверглись нападению. Полагаю, это были вы или ваши союзники.

Верна ли моя догадка? Приближаюсь ли я к истине? Мой дознаватель молчит. Только запах крови и частое, жаркое дыхание во мраке.

— Много ли вас уцелело?

— Не знаю. Единственный вариант был рассредоточиться.

— Значит, ваш корабль прибыл сюда в одиночку.

— Да.

Может, отвечать более уклончиво? Я действительно не знаю. У меня нет ни плана, ни цели. Ничто из той информации, что я ему дал, не представляется мне важным. Вероятно, все было бы иначе, сумей я вспомнить обстоятельства своего пленения.

Мой мысленный взор по-прежнему окутан тьмой. То, что я ограничен пятью чувствами, данными от рождения, начинает выводить меня из себя. Тут я понимаю, что если отказаться от попыток, станет хуже. Не знаю, навсегда ли это, особенность ли помещения либо временные последствия ранения. Будучи атенейцем, я привык воспринимать ментальные образы людей, мерцающие за их лицами, словно свеча, горящая за занавеской.

Я плохо переношу их отсутствие. Из-за этого мне хочется говорить, искать какой-нибудь способ заполнить пустоту. В любом случае мне не нужны экстрасенсорные способности, чтобы почувствовать, насколько опасен мой дознаватель. В нем таится какая-то невероятная способность к ярости, физическому насилию, и он едва держит себя в руках. Я смогу воспользоваться этим, либо моя жизнь в смертельной опасности.

— Даже если так, вы слишком долго возвращались, — замечает он.

— Нас задержали варп-штормы. Через них месяцами не удавалось пробиться.

Тут мой дознаватель засмеялся — жутковатый звук, словно его голосовые связки рвутся на части.

— Так оно и было. Наверняка ты знаешь, что стало их причиной.

Я чувствую, как он подается вперед. Ничего не видно, но дыхание приближается. В голове возникает мысленный образ длинной зубастой пасти с черным, вываленным наружу языком, хотя я понятия не имею, насколько он верен.

— Ты святой или проклятый, раз сумел пройти через все это, — говорит он, и я чувствую, как он рад, что моя судьба в его руках. — Мне еще предстоит выяснить, кто именно, но к этому мы скоро вернемся.

Ранее…

В трюме не осталось «Грозовых птиц», а «Громовых ястребов» на «Геометрическом» никогда не было, поэтому десантироваться им предстояло в грузовом модуле. От экипажа эсминца сохранился лишь основной костяк — пара сотен смертных, из которых часть все еще донашивали форму Стражников Шпилей. В былые времена, готовя десантную капсулу, они смотрели бы на своих повелителей, Легионес Астартес, с благоговением, но события последних месяцев пошатнули устои. Они своими глазами видели уничтожение Просперо, и это сокрушило остатки силы духа, еще жившей в них.