Мир приключений 1984 - К. Селихов

Поверьте, Алексей, мы проверили все, что только могли. Люди не умирают просто так, без причин, но причин нет. Есть только смутные подозрения. Эти трое Летура не убивали. Нам удалось проследить весь их путь, и мы убедились, что они нигде не вступали с ним в контакт. А за час до того, как Летур пошел купаться, эта тройка уже сидела на веранде над морем. Они пили вино, ели шашлыки и играли в эту допотопную игру — да, преферанс — на щелчки по носу. И просидели там несколько часов, никуда не отлучаясь, — игра эта затяжная.

— А где они сейчас? — спросил я.

— Уехали. Вернулись на Изумрудную. У нас не было никаких оснований их задерживать.

— Скажите, а среди тех, кто прибыл с Изумрудной, но было детей?

— Детей? — изумился Фаркаш. — А в чем дело?

Я рассказал ему историю с вишневой косточкой.

— Это был мальчишка? Вы уверены?

— Я разговаривал, с ним вот так же, как сейчас с вами.

— Я проверю еще раз, но, насколько мне известно, к нам прибывали только взрослые.

Тут мне в голову пришла одна мысль, и я спросил Фаркаша, нет ли у него фотографий тех, с Изумрудной.

— Конечно, есть, — ответил комиссар. — Разрешения на ВП-перелеты выдаются только именные, с фотографией.

Он взял с полки одну из папок и достал из нее пачку цветных стереоснимков.

Я медленно перебирал их, вглядываясь в лица. Кто знает, не придется ли встретиться с ними там, на Изумрудной. Возможных врагов лучше знать в лицо.

— Вот этого я знаю, — сказал я и протянул комиссару Фаркашу снимок. — Это кавалер Рюдель, глава Черного совета Изумрудной, главный претендент на руку принцессы Ганелоны и на королевский трон…

Глава 6. “Справочник Гименея”

Я разыскал Тину в лаборатории. Она уже заканчивала свои записи, и я предложил ей поужинать вместе.

— Если ты не возражаешь, можем поехать ко мне. Бабушка скоро укатит в какую-то тьмутаракань, а пока будет рада накормить нас. Знаешь, когда бабуся дома, она не терпит, чтобы я питался автопищей.

— Тебе хорошо живется, — вздохнула Тина. — Очень славная у тебя бабушка. И где ты ее раздобыл?

— Скажу только тебе, по секрету. — Я положил ладонь ей на плечо и наклонился к самому уху девушки. — Мне ее выдали за спортивные успехи.

Мне было очень приятно идти вот так с Тиной по открытой солнцу галерее, болтать с ней о всяких пустяках и чувствовать, как на нас незаметно оглядываются редкие встречные. Занятия давно закончились, поэтому внешняя галерея, повисшая на высоте двадцати этажей над институтским парком, была почти пуста. Как-то незаметно для самих себя мы остановились у перил. Солнце сегодня было горячим и ласковым, а лежавшая под нами Москва прекрасна, как всегда, — нет, еще прекрасней. Отсюда, с вышины, были видны вдалеке увенчанные звездочками острия древних кремлевских башен над лентой реки, и разноцветные силуэты новых зданий, и безглазая труба Звездного совета, и ажурные километровые зонтики погоды, и переплетения скоростных магистралей над домами и рекой. Когда я положил руку на перила, мои пальцы прикоснулись к пальцам Тины — очевидно, та этого просто не заметила, потому что не отодвинула руку. Я вдруг ощутил внутри какую-то сладкую пустоту и понял, что не могу сейчас ничего сказать — ну просто ни слова. Мне хотелось только, чтобы мы вот так стояли рядом и молчали и чтобы она не убирала своей руки. Я не знаю, долго ли все это продолжалось, только вдруг почувствовал, что Тина тихо вздохнула, и от этого ее грудь на секунду прикоснулась к моему локтю. Я, не поворачиваясь к девушке, видел, какая у нее красивая и высокая грудь, какая тонкая талия, какие стройные и загорелые ноги, сегодня Тина была в коротеньких шортах, и поэтому ее ноги были открыты почти целиком солнечным лучам и взглядам. Я чуть-чуть подвинул свою руку, мои пальцы скользнули но ее пальцам и сплелись с ними. Это было так невероятно, что сердце у меня в груди вдруг забухало громкими и редкими ударами.

Нас вернул к действительности чей-то голос. Я не сразу понял, что этот голос мне очень хорошо знаком. По галерее спешил к нам Гусев — как всегда, взлохмаченный и суетливый.

— Вот вы где, голубчики! — кричал он еще издали. — А я обегал пол-института. Тина, ты почему без браслета?

— Я сняла его, чтобы мне не мешали работать, — ответила девушка. — Думаешь, ты один не даешь мне покоя? — Мне показалось, что она не очень обрадована появлением своего дружка.

— Какие у вас планы? — осведомился Гусев.

— Мы собирались ко мне ужинать, — сказал я. — Бабушка грозилась сделать что-то необыкновенное. Пойдешь с нами?

Я смотрел на моего тренера, на дорогого друга Пашку Гусева, и чувствовал, что впервые во мне возникает какая-то неприязнь к нему. Я его очень любил и уважал. Это был беззаветно преданный спорту человек, прекрасно знающий свое дело и знающий, чего он хочет. Природа обделила его ростом, поэтому путь в рыцари был для него закрыт навсегда — при весе в шестьдесят килограммов человек вылетает из седла даже при не очень сильном ударе копья. Но он был прекрасный фехтовальщик, бегун и стрелок, и лучше его никто не умел планировать на самоподъемном крыле — как раз тут его малый вес становился решающим преимуществом. И он был великолепный тренер — не знаю, откуда взялось это у мальчишки, но только, по отзывам крупнейших спортивных авторитетов, он не уступал признанным тренерам, имевшим за плечами по сотне лет стажа. Я был обязан ему многим, да вдобавок и жизнью. И тем не менее сейчас при виде Гусева я ощутил глухое раздражение. Тина была его девушкой, и он ей, очевидно, нравился, она, может быть, даже любила его, поэтому я не имел никакого права становиться у него на дороге. То, что сейчас произошло на галерее (хотя там ничего не произошло эка важность, подержал девушку за руку!), было предательством но отношению к другу, и я чувствовал, что Гусев думает так же, хотя и не подает вида. Ох, как мне не хотелось, чтобы он, я и Тина ужинали вместе! Дернул черт меня за язык — не брать же приглашение обратно…

Но тут проблема решилась без моего участия. Мы уже стояли у паркинга в ожидании свободного автокиба, когда Тина сказала:

— Мальчики, вам придется ужинать без меня. Я забыла про одно срочное дело. Извините!

Она помахала нам рукой, села в подъехавший киб и укатила. Тут же второй киб остановился перед нами. Мне уже расхотелось ужинать, но ехать пришлось. Пашка тоже был не в своей тарелке — плюхнулся на сиденье и надулся, как мышь на крупу.

Я о чем-то заговорил, но Павел упорно молчал всю дорогу. Дома я зашел к бабушке поздороваться, а когда вернулся в гостиную, Гусев торчал у стола и вертел возле своего носа розу, которую мне вчера бросила Тина. Я поставил цветок в вазочку с живой водою, чтобы роза не увяла и законсервировалась. Мне хотелось сохранить ее как память о Малом Споре (а еще больше о Тине). Но теперь все пропало — этот нахал вытащил розу из вазы, словно не знал, что так делать нельзя, и теперь консервация не получится.