Памятное. Новые горизонты. Книга 1 - Андрей Громыко

– Наше государство предлагает всеобщее сокращение вооружений, и тогда будет устранена угроза новой войны.

Чичерин выступал по прямому поручению Ленина. Могучий интеллект вождя революции четко сформулировал задачу разоружения, и советский нарком со всей решимостью ее выдвинул.

Тогда это предложение Страны Советов о разоружении прозвучало впервые. Как и следовало ожидать, инициатива коммунистов сразу вызвала замешательство в империалистическом лагере. Смятение своих чувств британский премьер Ллойд Джордж пытался скрыть за саркастической улыбкой.

С тех пор прошло немало лет; пора сарказма и улыбок при обсуждении вопросов разоружения ушла в прошлое. Проблема разоружения стала одной из острейших на Земле. Отношение к ней, как лакмус, определяет характер политических партий и суть политики стран.

Разве существовало когда-нибудь на земле государство, которое бы столь последовательно боролось за разоружение, как это делает Советский Союз? Нет, не существовало. Все меры по частичному разоружению на пути к главной цели – ликвидации вооружений – это инициативы СССР.

По свежим следам войны в 1946 году ООН начала по предложению СССР обсуждать вопросы разоружения. Вскоре была создана специальная комиссия. В ее работе приняли участие СССР, США, Англия, Франция, Канада. Заседала она в Лондоне.

Сразу же выявилось, что из участников комиссии только Советский Союз настаивает на необходимости разоружения. Только одно государство. Другие участники дружно блокировали любое предложение, идущее в направлении не только разоружения, но и сдерживания гонки вооружений.

Представителем США в комиссии, о которой идет речь, в первые послевоенные годы являлся крупный дипломат Эдлай Стивенсон. На заседаниях он настойчиво твердил о невозможности для американской администрации принять любые предложения по разоружению. Дух Фултона[10] уже в то время витал в комиссии.

Однажды в своей резиденции, куда он меня пригласил на обед, американский представитель прямо заявил, что для США неприемлемо само направление дискуссии о разоружении. Он тут впервые за время пребывания в Лондоне сказал:

– Крупный бизнес США свое существование без производства оружия не мыслит. Никто всерьез в Вашингтоне идеи разоружения не принимает. Но я не сделаю такого официального заявления на заседании.

Откровеннее, чем сказал этот представитель администрации США, не скажешь.

– Ну а все-таки, какой же курс по этому вопросу в политике держав вы считаете правильным? – спросил я.

– Контролируемое вооружение, – последовал его ответ. Точнее говоря, курс на вооружение.

Неудивительно, что позднее, став кандидатом в президенты от Демократической партии, этот политический деятель так и не сумел выдвинуть сколько-нибудь привлекательную для американского избирателя программу в международных делах, и в частности в вопросах разоружения. Игра в соглашение с большим бизнесом, взявшим курс на расширение военного производства, не обеспечила ему успеха. Он потерпел поражение.

Между тем Стивенсон был далеко не худшим из американских деятелей, которые тогда находились в сфере международной политики.

После окончания войны последовало множество встреч по вопросам разоружения. Они происходили на всех уровнях, в том числе и на самом высоком. Со всей остротой звучали поставленные Советским Союзом вопросы, в том числе следующие:

– Зачем Соединенным Штатам военные базы, насаждаемые ими в других странах?

– Против какого противника создаются эти базы либо сохраняются ранее созданные?

Эти вопросы задавал Сталин. Их задавал Молотов, задавали их советские представители на международных форумах. Сотни раз и я задавал этот вопрос многим представителям стран Запада. Сегодня эти вопросы уместны так же, как и сорок лет назад.

Помню, с каким упорством лидеры стран Запада не желали обсуждать вопрос о военных базах на чужих территориях. Так было в Женеве в 1955 году при встрече руководителей четырех великих держав – СССР, США, Англии и Франции. Так обстояло дело и на двусторонних советско-американских, советско-английских и советско-французских встречах, на сессиях Генеральной Ассамблеи, в Совете Безопасности, разных комитетах и подкомитетах по разоружению.

…Сидит, например, американский президент Эйзенхауэр в своей загородной резиденции – Кэмп-Дэвиде, выслушивает по этому поводу заявление Хрущева. Лицо у президента каменное. А взгляд его блуждает где-то поверх голов собеседников не то и еще повыше.

Перед нами тогда предстал иной Эйзенхауэр – не тот человек, о котором реклама широко возвещала, что он не умел не улыбаться. В этот раз, когда речь зашла о разоружении, он безмолвствовал. Это была любопытная картина. Так поступал и его предшественник – Трумэн, который в лучшем случае повторял:

– Американские базы за рубежом служат миру.

Основательно попотел президент Джон Кеннеди, придумывая «аргументы» в защиту американских баз во время советско-американской встречи в Вене, когда перед ним был поставлен вопрос:

– Зачем США иметь столько баз и войск в Европе? Ведь у них нет противника.

Кеннеди отрицал, что США следуют курсом на увеличение американских войск в Европе. Но он все же продолжал размышлять над этим положением.

В связи с этим хотелось бы привести такой факт.

Во время моего приезда в сентябре 1963 года в Нью-Йорк на сессию Генеральной Ассамблеи ООН Государственный секретарь Раск тоже прибыл туда, чтобы встретиться со мной и от имени Кеннеди переговорить по некоторым вопросам. Он сообщил следующее:

– Президент является сторонником того, чтобы изыскать возможность для улучшения отношений с Советским Союзом и для разрядки напряженности.

Далее Раск предложил:

– А не поехать ли нам как-нибудь за город, чтобы кое о чем побеседовать в порядке продолжения разговора?

Я сразу понял, что за подобным пожеланием кроется нечто серьезное.

Конечно, я ответил:

– Что ж, согласен.

Мы выехали раздельно за пределы Нью-Йорка.

Там Раск сообщил интересную точку зрения президента.

– Кеннеди, – говорил он, – обдумывает возможность сокращения численности американских войск в Западной Европе.

Беседовали мы об этом, прогуливаясь вдоль обочины дороги.

Сообщение Раска представляло несомненный и большой интерес. Новость, конечно, оказалась неожиданной, даже в какой-то степени сенсационной. Наверное, не просто, а только после раздумий президент пришел к такому выводу.

Разговор о том, что Кеннеди незадолго до его гибели допускал вероятность сокращения американских войск в Европе, свидетельствовал о том, что в Вашингтоне, возможно, и восторжествовал бы в этом вопросе здравый смысл.