Россия нэповская - С Павлюченков

Более резкой была реакция руководства самих партий, прежде всего английской. Ее лидер Галлахер, специально прибывший в Москву, безуспешно доказывал, что «голосование против социалистов будет голосованием за представителей империализма»[931]. Бухарин, рассчитывая возродить дух открытых дискуссий раннего Коминтерна, согласился с предложением представителей партий о переносе вопроса об их предвыборной тактике на расширенный пленум ИККИ и даже выразил готовность провести предварительные встречи делегации ВКП(б) с английской и французской делегациями.

Отказ компартий от предложенной Бухариным и Лозовским тактики «класс против класса» означал бы подрыв постулата о «руководящей роли русских товарищей» и имел далеко идущие последствия. Делегация ВКП(б) накануне Девятого пленума ИККИ (9–25 февраля 1928 года) внимательно следила за развитием событий, однако не принимала обязывающих партии решений. На самом Пленуме сработал механизм большевистской дисциплины — решения о «левом повороте» Коминтерна были приняты единогласно.

XV съезд ВКП(б) завершил разгром «объединенной оппозиции» в партии и породил надежды на сплочение группы победителей в ее руководстве. Однако именно в этот момент во взаимоотношениях Сталина и Бухарина стали появляться критические моменты. В дни работы съезда произошло Кантонское восстание в Китае, организованное эмиссарами Коминтерна Г. Нейманом и В. Ломинадзе. Последний являлся выдвиженцем Сталина, и очевидно, получил от него соответствующие инструкции относительно «подарка съезду». Методы организации Кантонского восстания, на деле оказавшегося верхушечным путчем, вызвали резкое неприятие Бухарина. На заседании делегации ВКП(б) 22 февраля 1928 года Сталин предпочел не заострять конфликт, выступив против Ломинадзе[932]. Однако он не забыл заявлений последнего о «правом уклоне» в Коминтерне, чтобы со временем обратить их против Бухарина — инициатора «левого поворота» коммунистического движения.

Потенциальным источником охлаждения отношений в «дуумвирате» являлась и разработка программы Коминтерна, вступившая накануне созыва его Шестого конгресса (17 июля — 1 сентября 1928 года) в заключительную стадию. Понимая это, лидеры ВКП(б) фактически изолировали национальные секции от подготовки этого документа. 12 января 1928 года Политбюро опросом приняло решение о создании внутренней программной комиссии в составе Сталина, Рыкова, Молотова, Варги и Бухарина. Лишь через месяц было принято специальное решение сеньорен-конвента Девятого пленума ИККИ, поручавшее членам делегации ВКП(б) представить новый вариант проекта программы.

3 апреля Бухарин направил Сталину, Молотову и Рыкову подготовленный им и его помощниками документ. В сопроводительном письме отмечалось, что предложения по проекту поступили только от Сталина[933]. Это не было случайностью — «хозяин партии» ревниво следил за успехами «любимца партии» на теоретическом фронте. Отдавая себе отчет в том, что программа Коминтерна станет не только политическим, но и культовым документом, Сталин стремился укрепить свои позиции и на этом фронте. В июле 1928 г. Бухарин в разговоре с Каменевым бросил в сердцах: «Программу мне во многих местах испортил Сталин… его съедает жажда стать признанным теоретиком. Он считает, что ему только этого не хватает»[934].

Сталинская схема построения программы значительно усиливала ее «русский» акцент. Даже во вводной части, где предполагалось дать анализ современного империализма, кульминацией выступало «наличие СССР — органический кризис мировой капиталистической системы»[935]. В разделе о переходном периоде Сталин предложил дать его следующие этапы: военный коммунизм, нэп, социалистическое строительство. Таким образом, еще до фактической отмены нэпа генеральный секретарь ЦК ВКП(б) не скрывал, что собирается «въехать в социализм» без помощи рыночных механизмов. Если у Бухарина еще оставались надежды на мировую пролетарскую революцию в ее классическом понимании, то Сталину был нужен документ «для внутреннего пользования», призванный лишний раз подчеркнуть особенности преобразований в СССР.

7 мая Политбюро одобрило переработанный проект программы, который следовало внести в ИККИ за подписями Сталина и Бухарина[936]. Хотя в содержательном плане проекты не отличались радикально, внесенные за месяц коррективы позволяют сделать определенные выводы о расстановке сил в руководстве ВКП(б) накануне «великого перелома».

Так, из майского проекта исчезло типичное для Бухарина «европоцентристское» расписание маршрута мировой революции. Вместо этого появилась более эластичная формулировка о федеративной связи советских республик мира, которая подчеркивала присоединение к ним «освобождающихся от ига империализма колоний». Но главные различия апрельского и майского проектов касались изложения «основ экономической политики пролетарской диктатуры» — фактически речь шла о том или ином толковании «русского опыта» и конкретно новой экономической политики. «Победоносный пролетариат должен взять правильную пропорцию между теми производственными сферами, которые поддаются централизованному и планомерному руководству, и теми сферами, которые могли бы оказаться лишь балластом в его руках. Последние должны быть предоставлены частной инициативе»[937], — утверждалось в апрельском проекте программы.

Естественно, в условиях «левого поворота» не только в Коминтерне, но и во внутренней политике СССР весной 1928 года такие положения все больше расходились с практикой. Сталин готовился к новой классовой войне в деревне, и ему нужно было обоснование тезиса о ее неизбежном обострении по мере социалистического строительства. У Бухарина же можно было прочитать нечто прямо противоположное: «В период пролетарской диктатуры классовая борьба принимает в значительной мере характер экономической борьбы конкурирующих между собой хозяйственных форм, которые в известный период могут расти параллельно». Все эти положения исчезли из проекта программы, направленного в ИККИ.

Напротив, в нем нашел свое отражение тезис о том, что западные державы все активнее вмешиваются в классовую борьбу в СССР. Одним из примеров такого вмешательства Сталин назвал «шахтинское дело». «Мы имеем здесь дело с экономической интервенцией западноевропейских антисоветских капиталистических организаций в дела нашей промышленности»[938]. Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) чувствовал силу своего аппарата и был готов пойти на открытый конфликт в Политбюро, в то время как его пока еще соратник Бухарин шаг за шагом отступал. При обсуждении вопроса о программе Коминтерна на июльском пленуме ЦК 1928 года оба вождя в последний раз продемонстрировали свое единство.

Разворачивавшаяся борьба с «правым уклоном» в ВКП(б) не могла не затронуть и Коминтерн. Итоги его Шестого конгресса символизировали сохранение зыбкого равновесия в «дуумвирате». Не выступая на конгрессе открыто, а используя преданные кадры, прежде всего в руководстве германской компартии, Сталин сумел добиться фактического дезавуирования политических тезисов Исполкома Коминтерна, подготовленных Бухариным и одобренных Политбюро[939].

Чувствуя себя в западне, Бухарин настоял на оглашении перед зарубежными делегациями специального заявления о единстве политической линии руководства партии. Тем не менее Сталину удалось включить в решения конгресса тезис о «правом уклоне» как главной опасности именно в той редакции, которая позволяла незамедлительно начать изгнание сторонников Бухарина из аппарата Коминтерна. Кроме того, в Политсекретариат ИККИ был введен Молотов — верный исполнитель воли вождя, которому в дальнейшем суждено будет сыграть значительную роль в сталинизации зарубежных компартий.

Главной мишенью кадровой чистки, проходившей под флагом борьбы с «правым уклоном», оказывались те деятели компартий, которые сохраняли верность принципам социалистической солидарности и стремились сохранить в Коминтерне атмосферу его первых лет — острых теоретических дискуссий и твердой воли в борьбе с капиталистическим строем. Бухарин так и не решился пойти на открытый конфликт, хотя и солидаризировался с будущими «правыми» на конгрессе — сказалось преклонение перед монолитным единством партии, а также печальный опыт «объединенной оппозиции» в ВКП(б), легко рассыпавшейся под нажимом сталинского аппарата.

Толчок к решающему столкновению на коминтерновском фронте пришел извне. Сразу же после завершения конгресса в одной из крупнейших заграничных секций — КПГ — была обнаружена растрата партийных денег одним из функционеров, приближенных к Тельману. «Афера Витторфа» не только вскрыла единичный случай коррупции в партийном руководстве, но и показала его глубокие причины: затухание внутрипартийной демократии, тенденции «назначенчества», насаждение лично преданных кадров, господство административных методов в партийном строительстве. Начал размываться образ коммуниста как кристально честного человека, беззаветно преданного идее и чуждого всем «буржуазным ценностям». Поскольку главную ответственность за сокрытие факта коррупции нес Тельман, заседание ЦК КПГ 26 сентября постановило лишить его полномочий председателя партии до выяснения обстоятельств дела в руководстве Коминтерна.