Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник) - Викентий Вересаев

А. П. Керн. Воспоминания. – Л. Н. Майков, с. 249–253.

Пушкин и Дельвиг всегда гордились тем преимуществом, что родились в Москве, утверждая, что тот из русских, кто не родился в Москве, не может быть судьею ни по части хорошего выговора на русском языке, ни по части выбора истинно-русских выражений. Вот почему Пушкин бесился, слыша, если кто про женщину скажет «она тяжела» или даже «беременна», а не брюхата, – слово самое точное и на чистом русском языке обыкновенно употребляемое. Пушкин тоже терпеть не мог, когда про доктора говорили «он у нас пользует». Надобно просто «лечит».

П. А. Плетнев – Я. К. Гроту. – Переписка Грота с Плетневым, т. III, с. 400.

По записке комиссии от 28 августа, при коей препровождены были на высочайшее усмотрение ответы стихотворца Пушкина на вопросы, сделанные ему касательно известной поэмы Гаврилиады, его императорскому величеству угодно было собственноручно повелеть: «Г. Толстому призвать Пушкина к себе и сказать ему моим именем, что, зная лично Пушкина, я его слову верю. Но желаю, чтоб он помог правительству открыть, кто мог сочинить подобную мерзость и обидеть Пушкина, выпуская оную под его именем».

Главнокомандующий в С.-Петербурге и Кронштадте, исполнив вышеупомянутую собственноручную его величества отметку, требовал от Пушкина: чтоб он, видя такое к себе благоснисхождение его величества, не отговаривался от объяснения истины и что Пушкин, по довольном молчании и размышлении, спрашивал: позволено ли будет ему написать прямо государю-императору, и, получив на сие удовлетворительный ответ, тут же написал к его величеству письмо и, запечатав оное, вручил графу Толстому. Комиссия положила, не раскрывая письма сего, представить оное его величеству, донося и о том, что графом Толстым комиссии сообщено.

Протокол заседания комиссии 7 окт. 1828 г. Секретно. – Дела III Отдел., с. 343.

Пушкин сказал, что не может отвечать на допрос, но так как государь позволил ему писать к себе, то он просит, чтобы ему дали объясниться с самим царем. Пушкину дали бумаги, и он у самого губернатора написал письмо к царю. Вследствие этого письма государь прислал приказ прекратить преследование, ибо он сам знает, кто виновник этих стихов.

П. В. Нащокин по записи П. И. Бартенева. – П. И. Бартенев. Рассказы о Пушкине, с. 42.

Ссора между отцом и сыном (Сергеем Львовичем и Александром Сергеевичем) длилась вплоть до 1828 г., когда они примирились, благодаря усилиям Дельвига и особенно тому обстоятельству, что Пушкин был уже освобожден от правительственного надзора и ласково принят, незадолго перед тем, молодым государем. Во второй раз (первый случай относится к 1815 г.) Сергей Львович искал сойтись с сыном, озадаченный его успехами и приобретенным положением между людьми.

П. В. Анненков. Пушкин в Алекс. эпоху, с. 274.

18 окт. 1828 г. (Алексей Вульф на квартире А. П. Керн с баронессой Соф. Mux. Дельвиг, женою поэта.) Мы были наедине, исключая несносной девки, пришедшей качать ребенка. Я не знал, что говорить, она, кажется, не менее моего была в замешательстве, видимо, мы не знали оба, с чего начать, – вдруг явился тут Пушкин. Я почти был рад такому помешательству. Он пошутил, поправил несколько стихов, которые он отдает в Северные Цветы, и уехал. Мы начали говорить об нем; она уверяла, что его только издали любит, а не вблизи; я удивлялся и защищал его; наконец, она, приняв одно общее мнение его о женщинах за упрек ей, заплакала, говоря, что это ей тем больнее, что она его заслуживает. Странно было для меня положение быть наедине с женщиной, в которую я должен быть влюблен, плачущею о прежних своих грехах.

Ал. Н. Вульф. Дневник. – Пушкин и его совр-ки, т. XXI–XXII, с. 17.

19 октября 1828 г. СПб. Собрались на пепелище скотобратца курнофеиуса Тыркова (по прозвищу Кирпичного бруса) 8 человек скотобратцев, а именно: Дельвиг – Тося, Илличевский – Олосенька, Яковлев – Паяс, Корф – Дьячок-мордан, Стевен – Швед, Тырков (смотри выше), Комовский – Лиса, Пушкин – Француз (смесь обезианы с тигром[105]):

а) пели известный лицейский пэан: Лето, знойна. N. В. Пушкин-Француз открыл, и согласил с ним соч. Олосенька, что должно вместо общеупотребительного «Лето знойно» петь, как выше означено, b) вели беседу, с) выпили вдоволь их здоровий, d) пели рефутацию г. Беранжера, е) пели песню о царе Соломоне, f) пели скотобратские куплеты прошедших шести годов, g) Олосенька в виде французского тамбура мажора утешал собравшихся, h) Тырковиус безмолвствовал, i) толковали о гимне ежегодном и негодовали на вдохновения скотобратцев, j) Паяс представлял восковую персону, к) и завидели на дворе час первый и стражу вторую, скотобратцы разошлись, пожелав доброго пути воспитаннику императорского лицея[106] Пушкину-Французу иже написасию грамоту. (Следуют собственноручные подписи перечисленных восьми друзей с их прозвищами в скобках, а в заключение, опять рукою Пушкина, – его четверостишие):

Усердно помолившись богу,Лицею прокричав ура,Прощайте, братцы: мне в дорогу,А вам в постель уже пора.

Протокол празднования лицейской годовщины. – Пушкин и его совр-ки, т. XIII, с. 47.

Здесь мне очень весело. Соседи ездят смотреть на меня, как на собаку Мунито. На днях было сборище у одного соседа; я должен был туда приехать. Дети его родственницы, балованные ребятишки, хотели непременно туда же ехать; мать принесла им изюму и черносливу и думала тихонько от них убраться; но Петр Маркович (отец А. П. Керн) их взбудоражил; он к ним прибежал: «Дети, дети, мать вас обманывает! Не ешьте черносливу, поезжайте с нею; там будет Пушкин: он весь сахарный, а зад у него яблочный; его разрежут, и всем вам будет по кусочку». Дети разревелись: «Не хотим черносливу, хотим Пушкина!» Нечего делать: их повезли, и они сбежались ко мне облизываясь, но увидев, что я не сахарный, а кожаный, совсем опешили. – Здесь очень много хорошеньких девчонок (или девиц, как приказывает звать Борис Михайлович); я с ними вожусь платонически, и от того толстею и поправляюсь в моем здоровье.

Пушкин – бар. А. А. Дельвигу, в сер. нояб. 1828 г., из Малинников.

Дети, хотевшие не черносливу, а Пушкина, не кто иные, как дети Павла Ивановича Панафидина, женатого на Анне Ивановне, рожд. Вульф, владельца Михайловского (в Старицком уезде), именуемого ныне Курово-Покровским. Об этом читаем в воспоминаниях Анны Николаевны Панафидиной, внучки Павла Ивановича (рукопись): «Эпизод о малолетних избалованных детях одной помещицы касался моего отца (Ник. Павловича) и дядей (Ивана и Михаила)».