Путь волшебника - Джон Адамс

— Что случилось? И о чем только ты думал?

Марвин еще слишком горько плакал, чтобы ответить.

— Обязательно было так поступать, да? Никаких дурацких заклинаний для новичков, ты теперь с большими ребятами играешь, да, о Великий? Ну и что произошло? Как получилось, что ты не можешь вернуться?

— Не знаю!

Мордочка Марвина распухла от слез, которые лились без перерыва, пока Энжи пыталась поправить ему повязку. Трудно было вытянуть из парня хоть сколько-нибудь внятные слова. Он только жалобно завывал:

— Не знаю, что не так! Я сделал все, как полагается, но оно не работает! Не знаю… может, я забыл…

Он не смог закончить фразу.

— Травы, — мягко и спокойно сказала Энжи. — Ты оставил свои волшебные травы… — Она уже собиралась добавить «дома», как сообразила, что они и есть дома: сидят на кровати Марвина в его комнате. Такая путаница уж точно была ей не по зубам. — Ты забыл свои глупые травы.

Марвин протестующее затряс головой, так что во все стороны полетели слезы.

— Нет, не забыл, не забыл… смотри!

Он ткнул пальцем в рассыпанные по кровати грязные засохшие сорняки — едва увидев их, Лидия тут же бы все выкинула. Марвин с трудом сглотнул, вытер нос рукавом и попытался унять слезы.

— Их, правда, трудно найти. Не знаю, может, они уже старые… Но они всегда так выглядят. А теперь не работают…

И он снова завыл. Энжи сказала, что и доктору Джону Ди, и Уиллоу было бы за него стыдно, но и это не помогло.

Она села рядышком, обняла его и, пригладив растрепанные вихры, проговорила:

— Ладно, давай подумаем. Может, трава силу потеряла, может, загвоздка в чем-то другом. Ты все делал, как в тот раз, когда ходил за Миледи?

— Кажется, да. — Голос у Марвина был тоненький и жалобный, совсем не похожий на его обычный низкий рокот. — Но я совсем запутался, Энжи. Я ничего уже не соображаю. Все так перемешалось, я ничего не помню.

— Хорошо, — сказала Энжи, — хорошо. Давай начнем с самого начала. Я помогу тебе. Ты попытаешься сделать все, что помнишь, что знаешь про то, как двигаться во времени, а я буду за тобой повторять. Сделаю в точности как ты скажешь.

Кивнув, Марвин снова вытер нос. Они сели по-турецки на полу, и Марвин добыл откуда-то грязный коробок спичек, который всегда носил с собой — на случай фейерверков. Следуя его указаниям, Энжи сложила крошащиеся сорняки в блюдечко Миледи, а брат их поджег. Или попытался, потому что они не вспыхнули, а задымились и запахли затхлой пылью, так что Энжи с Марвином тут же расчихались. Прокашлявшись, Энжи сказала:

— В прошлый раз тоже так было?

Марвин не ответил.

Был один момент, когда Энжи показалось, что заклинание вот-вот сработает. Комната вокруг расплылась (ладно, чуть-чуть расплылась), и Энжи услышала далекие неясные звуки. Но когда клубы дыма развеялись, они все еще были в четверге… Оба сразу это поняли.

— Ладно, попытка не пытка, — сказала Энжи. — А как насчет сосредоточенности, про которую ты говорил? Может, у тебя мысли скачут? Может, ты какие-то слова не так произнес? Подумай, Марвин.

— Я думаю! — Марвин уже готов был опять расплакаться, но не сделал этого, а медленно сказал: — Что-то не так, но дело не во мне. Нет, не во мне. Что-то не пускает… — Он внезапно повеселел. — Может, нам за руки взяться? Ведь теперь нас двое. Надо попробовать.

Они попытались, держась за руки, а потом еще раз, сидя в пентаграмме, которую выложили скотчем на полу, — Энжи видела такое в «Баффи — истребительнице вампиров» (хотя Марвин сказал, что это ничего не даст), — а затем еще раз с травами в особом порядке, который, как показалось Марвину, он вспомнил. И еще раз, когда заклинание произносила Энжи, после того как Марвин ее натаскал, — на маловероятный случай, что его собственный голос сел или что он неверно произнес какое-то слово. Ничего не помогало.

Марвин сдался раньше Энжи. И внезапно, пока она на свой страх и риск пробовала заклинание (самый последний раз, и некоторые слова словно бы нагрели ей рот, когда она их произносила), он несчастным клубочком свернулся на полу, постанывая:

— Нам конец, нам конец, нам никогда из четверга не выбраться!

Энжи понимала, что перед ней просто перепуганный мальчишка, но ей самой было страшно, и каким облегчением было бы дать ему пару затрещин и наорать на него. Но вместо этого она попыталась, как могла, утешить брата:

— Он за нами вернется. Не может не вернуться.

Тут Марвин сел, протирая кулачками глаза.

— А вот и нет. Ему не обязательно за нами возвращаться. Разве ты не поняла? Он знает, что я ведьма, как и он, и просто оставит меня здесь, чтобы я ему не мешал. Извини, Энжи, прости меня!

Энжи почти никогда не слышала этих слов от Марвина, и уж точно в одном предложении.

— Для этого еще будет время, — сказала она. — Просто интересно… как, по-твоему, удастся нам привлечь папино или мамино внимание, когда они вернутся домой? Как, по-твоему, они сообразят, что с нами случилось?

Марвин затряс головой.

— Ты меня не видела, а ведь я все это время был там. Я тебя видел и вопил изо всех сил, но ты даже не заметила. И они тоже не заметят. Мы ведь не в нашем доме, мы просто здесь. И всегда тут будем.

Энжи собиралась уверенно рассмеяться, чтобы подбодрить и себя, и брата, но вышла у нее, скорее, икота.

— Нет. Ну уж нет! Не собираюсь я всю жизнь провести в твоей дурацкой комнате. Попробуем это нелепое колдовство еще разок… а потом я… я еще что-нибудь сделаю.

Марвин, казалось, хотел спросить, что еще она может, но осекся, и это было к лучшему.

Они испытали заклинание еще разок, и еще разок, и еще. Проделали всеми возможными способами, какие только пришли им на ум, разве только на голову не вставали, впрочем, им и это, наверное, не помогло бы. То ли травы Марвина потеряли свою силу, то ли Марвин просто забыл ключевую фразу — они не могли даже уловить хрупкое ощущение перемены, какое пришло в первый раз. Снова и снова они открывали глаза и оказывались в прошлом четверге.

— Ладно, — сказала наконец Энжи.

Встав, она размяла затекшие ноги и начала вышагивать по комнате, теребя в пальцах парочку бесполезных сорняков.

— Ладно, — повторила она, остановившись на полпути между дверью и окном, лицом к маленькому комоду Марвина. Из одного ящика торчала штанина пижамы.

— Ладно, — сказала она в третий раз. — Пошли домой.

Марвин сидел, подтянув к груди коленки, обхватив их руками и прижавшись к ним лбом. На ее слова он даже головы не поднял.

— Пошли, Марвин, — сказала Энжи чуть громче. — Тот коридор, проход, туннель… ну, не важно… он закончился ровно там, где я сейчас стою. Вот сюда El Viejo меня притащил, отсюда он исчез. Здесь проход.

— Какая разница, — заскулил Марвин. — El Viejo… Так то он! Так то он!

Вот теперь Энжи утратила остатки терпения. Решительно подойдя к брату, она рывком поставила его на ноги и потащила к нужному месту, словно к картине в музее.

— А ты Марвин Люк, великий и ужасный, самый могущественный колдун в городе! Ты сам так говорил. А если бы ты не был таким, тебе и в голову бы не пришло здесь застрять. Тебе только девять лет, а ты его за пояс заткнешь, и он это знает! Поправь повязку и отведи нас домой, братишка! — Она игриво его подтолкнула. — О, прости меня! Я хотела сказать, о Великий!

— Вовсе не обязательно так меня называть. — У Марвина подкосились ноги, и он буквально повис на ней мертвым грузом отчаяния. — Я не могу, Энжи! Не могу вернуть нас домой. Извини…

Правильно было бы (и Энжи сама это знала) броситься его утешать: взять в ладони его холодную мокрую мордашку и сказать, что все уладится, что скоро они будут есть промасленный попкорн в его настоящей комнате в их настоящем доме. Но она тоже была на пределе, а попытки разыгрывать ради него храбрость лишь подталкивали ее к грани отчаяния. И, не глядя на брата, она рявкнула:

— Не собираюсь я помирать в прошлом четверге! Я уйду отсюда так же, как он сюда пришел. Хочешь — иди со мной, не хочешь — твое дело. Но одно тебе скажу, Гуталакс, оглядываться я не стану.

Она шагнула вперед и решительно пошла к красной пижамной штанине…

…и в густую, сладко пахнущую серость, которая тут же забила ей рот и нос, глаза и уши так плотно, что она отчаянно замахала руками, потеряв всяческую ориентировку в пространстве, понятия не имея, куда направляется, тонула в сером сиропе, как бабочка или пчела. Однажды ей показалось, что она слышит голос Марвина, и позвала его:

— Здесь! Я здесь!

Но больше она его не слышала.

А после, между одним шагом и другим, серость вдруг пропала, оставив по себе лишь легкую влагу на коже; исчез даже тошнотворно-сладкий привкус во рту. Энжи опять очутилась в туннеле времени, узнала его особый затхлый запах, чуть похожий на аромат от пепла давно погасшего костра или от луны, если бы луна чем-нибудь пахла. Эта мысль ее рассмешила, хотя сейчас она не видела ничего, как и тогда, когда ее тащил под мышкой El Viejo. Она даже не могла разглядеть землю или пол под ногами, знала только, что это, наверное, скользкий камень, и, упорно двигаясь вперед, старалась ступать осторожнее.