Полтавское сражение. И грянул бой - Андрей Серба

Петр прочитал обращение, бросил на исписанный лист перо, уставился на пламя свечи.

Ну что ж, «помазанник Господен, король шведов, готов и вандалов, божьей милостью» Карл, как официально именуешь ты себя, завтра судьба сведет нас снова лицом к лицу на поле брани, как некогда под Нарвой. Однако теперь — Петр не сомневался в этом! — быть биту тебе, а не царю! Вся Европа трепещет перед тобой, а французский король Людовик XIV, названный «королем-солнце», во всеуслышание восхищается твоей непобедимой армией и открыто завидует тебе.

Трепещите, восхищайтесь, завидуйте, но только до завтрашнего дня, ибо завтра вам придется узнать, что вы пребывали в заблуждении, поскольку в Европе появилась сила, способная сломить хребет прославленным шведам, и эта сила — русская армия.

Левенгаупт вошел в палатку короля, бросил мимолетный взгляд на стоявших возле Карла фельдмаршала Реншильда, графа Пипера и командира Дарлекарлийского полка майора Зигрота, начал свой обычный вечерний доклад.

— Ваше величество, в лагере русских...

— Оставьте рапорт, граф, — сказал Карл. — Знаю, что вы лично посетили наши аванпосты и наблюдали за русскими, но теперь это ни к чему. Что бы они ни строили, какие изменения в их лагере ни происходили, отныне не имеет значения — завтра на рассвете мы атакуем русских и, если они не разбегутся, устроим им экзекуцию, как под Нарвой.

Левенгаупт был поражен. В обед у него был разговор с Реншильдом, всего три часа назад он виделся с королем, и ни от кого из них не слышал ни слова о предполагаемом сражении. Приготовления к нему держались в столь великой тайне, что она не разглашалась до последнего часа даже ближайшим генералам? Или решение принято совсем недавно, когда он находился на аванпостах, и он, Левенгаупт, наоборот, первый из узнавших о нем генералов? Но как бы то ни было, вступать завтра в генеральное сражение с русскими, мягко говоря, неосмотрительно, если не сказать крайне рискованно, если, конечно, король и Реншильд не устранили причин, вызывающих беспокойство Левенгаупта.

— Граф, отчего молчите? — спросил король. — Или, учитывая свой печальный опыт знакомства с русскими под Лесной, вы предпочитаете с ними больше не встречаться?

— Напротив, ваше величество, я горю желанием рассчитаться с русскими за неудачу при Лесной. Однако при нынешнем состоянии нашей армии завтрашнее генеральное сражение мне кажется несколько преждевременным.

— Вот как? Почему? И объясните, что подразумеваете под нынешним состоянием нашей армии, которое, судя по вашему высказыванию, внушает опасение?

— Ваше величество, в тридцати армейских полках нашей армии осталось по пятьсот-шестьсот человек, правда, в гвардейских полках солдат несколько больше. В общей сложности это девятнадцать-двадцать тысяч человек.

— Граф, вы забываете о наших союзниках — поляках Понятовского, казаках Мазепы, запорожцах Гордиенко, волохах. А это еще не меньше двенадцати тысяч штыков и сабель.

— Я помню о них. Но не забываю, что наши силы разбросаны, и не все солдаты смогут принять участие в битве. Две тысячи солдат находятся постоянно в траншеях у крепостных стен, готовые отразить вылазку полтавского гарнизона, и их нельзя забирать оттуда. Тысяча двести человек переброшены южнее Полтавы к Ворскле, чтобы не позволить русским переправиться и деблокировать крепость, столько же составляют гарнизоны в Новых Санжарах, Беликах, Соколках, Кобеляках. Кроме того, необходимы значительные силы для охраны обоза и лагеря, чтобы они не стали добычей какой-нибудь бродячей банды казаков Палия [104]. А у царя Петра, если верить нашей разведке, не меньше восьмидесяти тысяч солдат.

— Не солдат, а мужиков, одетых в солдатские мундиры. Именно поэтому неважно их число — каждый наш солдат стоит десятка русских лапотников, и я не сомневаюсь в нашей победе.

— Я тоже, однако хотелось бы достичь ее с наименьшим риском и потерями. А ведь у русских свыше семи десятков орудий, в то время как у нас вдвое меньше, а снарядов к ним всего одна сотня.

— Все это мне известно. Но из тридцати двух имеющихся у нас орудий половина тяжелых [105], которые громоздки, неповоротливы и поэтому от них в маневренном бою мало толку. А из шестнадцати полевых пушек мы возьмем в сражение четыре, для которых сотни зарядов будет достаточно.

На задаваемые Левенгауптом вопросы отвечал сам король, и он догадался, что решение начать завтра генеральное сражение принято Карлом единолично, без консультации с фельдмаршалом или своим ближайшим советником. Подтверждал это и угрюмый вид Реншильда и Пипера, с которым они слушали разговор.

Неужели король впал в очередное ребячество? То он приказал поставить свою палатку на расстоянии мушкетного выстрела с полтавских валов, чтобы показать свою храбрость и быть в равных условиях с солдатами. То в ночь на 17 июня, день своего рождения, вздумал с Левенгауптом и несколькими кирасирами лично разведать позиции русских у Ворсклы, и во время этой ничем не оправданной поездки был ранен казачьей пулей в пятку. Казалось бы, достаточно безрассудств, так нет, теперь он обуреваем желанием атаковать вдвое сильнейшего противника при подавляющем превосходстве того в артиллерии, часть которой размещена в полевых укреплениях.

— Отчего молчите, граф? — спросил король. — Вы не раз жаловались, что у наших солдат не хватает продовольствия и боевых припасов. Почему бы нам не разбить русских и не стать хозяевами их обозов, в которых есть все, что нам необходимо для продолжения похода на Москву?

— Я готов исполнить любой приказ вашего величества, — сказал Левенгаупт, понимая, что его доводы для короля не значат ничего.

— Наконец слышу слова настоящего солдата, потомка викингов, — довольным голосом произнес Карл. — Поделюсь, так и быть, с вами секретами, которые стали известны от сбежавшего из русской армии немца-сержанта и о которых до этой минуты знали только я с Реншильдом и Лидером. Царь Петр ждет в ближайшие двое суток прибытия крупного подкрепления — сорока тысяч татар.

— Не татар, а калмыков, ваше величество, — поправил Карла Пипер.

— Какая разница, как зовут этих варваров? — поморщился Карл. — Главное, не дать им соединиться с армией противника, а для этого с ней нужно покончить прежде, чем варвары появятся у Полтавы.

— Вы приняли единственно верное решение, ваше величество, — сказал Левенгаупт.

— Это еще не все, что сообщил перебежчик. Из вновь поступившего пополнения царь Петр сформировал полк новобранцев, который намерен использовать в предстоящих боях. Этот полк один в русской армии одет не в зеленые, а в серые мундиры. Представляете ужас положения противника, когда мы нанесем сильный удар именно по этим впервые услышавшим свист пуль мужикам? Их трупами мы вымостим себе дорогу в тыл русским и приступим к их разгрому.

— Откуда уверенность, что царь собирается бросить новобранцев в генеральное сражение? У него вполне достаточно сил, что бы обойтись без них, не подвергая себя риску, о котором вы только что упомянули.

— Для чего накануне предстоящих больших боев срочно сколачивают полк необстрелянных новобранцев, если не для того, чтобы сразу познакомить их с настоящей войной и превратить из вчерашних мужиков в солдат? Но даже если царь Петр оставит новобранцев в тылу, ничего страшного — этот полк разбежался бы от грохота наших барабанов, а другие полки нам придется разгонять штыками и прикладами. Вот и вся разница.

— Ваше величество, я хотел бы узнать задачу, которую мне и моим солдатам предстоит решать в завтрашнем сражении. Мне необходимо как можно быстрее отдать соответствующие приказы командирам своих полков.

— Фельдмаршал Реншильд скоро поставит задачи вам, Гилленкроку, Россу и Шлиппенбаху. Командирам полков скажите, что нужные распоряжения будут своевременно доведены до их сведения.

— Я могу заняться подготовкой своих войск к сражению?

— Конечно. Надеюсь, что ваши солдаты, имея огромный опыт боев с русскими, будут достойным примером для других наших воинов.

— Можете положиться на нас.

— Ваше величество, разрешите мне с майором покинуть вас вместе с графом, — раздался голос Реншильда. — Нас также ждут неотложные дела.

— Идите и ждите моих приказов. А покуда известите всех генералов, что я приглашаю их завтра на обед в шатер царя Петра.

Покинув королевскую палатку, Левенгаупт решил дать выход своему раздражению.

— Господин фельдмаршал, вы не находите, что...

— Нахожу, генерал, все нахожу, — зло ответил Реншильд, даже не выслушав Левенгаупта. — Но прежде чем высказывать мне свое негодование, вам стоило бы знать, что о предстоящем генеральном сражении мы с майором узнали на четверть часа раньше вас и были поражены не меньше. Я изложил королю те же доводы, что вы, и услышал, что решение им принято окончательно, а мне следует лишь ждать его приказов. Теперь будем ждать их вместе..