Остросюжетный детектив. Выпуск 10 - Эрл Стенли Гарднер

были очень хорошие условия для развития, в результате чего у него прекрасный внешний лоск, который сначала, при знакомстве с ним, не позволяет узнать его нутро. На деле же он испорченный, мерзкий, эгоистичный, жестокий дьявол.

— А госпожа Барстлер? — спросил Мейсон.

— Сука! — коротко и без всякого выражения сказала Дайана Риджис.

Мейсон засмеялся.

— Да, я знаю. Я обижена, — сказала Дайана, — но если задуматься, что они со мной сделали…

— Давайте разберемся во всех лицах. Кто еще проживает в доме?

— Фрэнк Гленмор, Карл Фредч, господин и госпожа Барстлер и экономка, пожилая служанка, которая работает у них уже многие годы. Они эксплуатируют ее до смерти. Она глуха и…

— Кто такой Гленмор?

— Насколько я понимаю, он занимается управлением шахтами и получает деньги в зависимости от количества руды, добываемой и отправляемой на переработку. Поскольку у господина Барстлера возникли проблемы со зрением, господин Гленмор в некотором смысле помогает ему в различных вопросах. Насколько я знаю, он получает до пятидесяти процентов с некоторых шахт. Он принадлежит к тому типу людей, которых все любят, очень справедлив, всегда с интересом выслушивает точку зрения другого. Мне он нравится.

— Сколько ему лет?

— Тридцать восемь.

— Вы жили в доме или же вы приходили каждый день на работу?

— Я была вынуждена жить в доме, поскольку господин Барстлер хотел, чтобы я читала ему перед тем, как он шел спать. Конечно, я сохраняла за собой свою городскую квартиру. Мы живем вместе с другой девушкой, живем очень дружно. Я не хотела отказываться от этой квартиры, по крайней мере, до тех пор, пока у меня не появится уверенность в том, что моя нынешняя работа постоянна.

— Где находится ваша квартира?

— Жилой дом на Палм Виста.

— Ну что ж, расскажите о Карле Фредче и о синяке.

— Как бы это сказать: Карл пытался ухаживать за мной каждый раз, когда у меня был свободный вечер, предлагая сходить в кино или куда-нибудь в другое место. И я всегда отказывала ему, ссылаясь то на легкую головную боль, то на то, что мне надо было идти к маникюрше или написать письма. Я всегда это делала уважительно, но подчеркивая определенную дистанцию.

— И что же случилось прошлым вечером, что изменило ваши отношения?

— Видите ли, мне показалось, что его мать становится, несомненно, раздражительной. Она считала, что я заносчива или что-то в этом роде. В общем, в конце концов, я ведь тоже чувствовала себя достаточно одинокой, и мне показалось, что не будет ничего плохого, если я пойду с ним поужинать или в кино. Так что я согласилась.

— И что же произошло?

— Как только этот мальчик вышел из стен дома, — сказала она, — он стал совершенно иным. Сначала меня это смешило. Вполне очевидно, что он играл какую-то роль, которую он сам себе придумал. Роль светского человека.

Мы пошли в кафе, и Карл заказал марочного вина, пренебрежительно разговаривал с официантом, заставил его принести все ингредиенты и сам готовил себе салат за столом и все это делал с таким видом…

— Сколько ему лет, вы сказали? — спросил Мейсон.

— Около двадцати двух.

— Отношение к воинской службе?

— Освобожден, и никто не знает, почему. Мне кажется, здесь вопросы неуместны. Я думаю, обследование проводил очень дружелюбно настроенный врач и в увеличительное стекло, вероятно, нашел какой-то небольшой умственный дефект, который позволил освободить его от воинской службы.

— И что же после ужина? — спросил Мейсон.

— Обычные вещи, но необычным образом.

— Что случилось?

— Я попыталась мягко поставить его на место, но вдруг с него слетела маска, и я увидела его таким, каким он является на самом деле.

— И что вы сделали?

— Я дала ему пощечину, вышла из машины и пошла пешком.

— И что он сделал?

— Черт побери, он меня оставил.

— Как далеко вы шли?

— Мне показалось, что очень-очень долго. Затем мне удалось пройти некоторое расстояние до того места, где я могла взять такси и приехать назад, домой, но лишь тогда я поняла, что, выходя из машины Карла, я оставила свой кошелек в ней, и у меня не было с собой ни цента. Обычно я ношу с собой пятидолларовую бумажку, так, на всякий случай.

Я сказала водителю такси, что если он подвезет меня к дому, то я зайду к себе и смогу с ним расплатиться. В это время от дома отъезжало другое такси, и когда я начинала подниматься по ступенькам к центральному входу, я увидела пассажира этого такси: почтенного вида женщину, около пятидесяти лет, с чутким взглядом. Она слышала наш разговор и настояла на том, что она даст мне деньги взаймы, чтобы я могла рассчитаться с шофером такси. Затем она позвонила, и дверь открыл Фрэнк Гленмор. Она назвала свою фамилию. Она сказала, что ранее уже звонила, и Гленмор сказал: «Ах, да! Это по поводу сделки по шахте…» — и пригласил ее войти. Фамилию