Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве - Коллектив авторов

Русский язык и литературу преподавала в школе № 1 Сарра Захаровна Гордо (себя она называла Софьей). Ерофеев упоминает ее в эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика». Именно Гордо, заметив интерес ученика к литературе, посоветовала ему поступать на филологический факультет. Она считала Ерофеева прирожденным филологом и не сомневалась, что он защитит диссертацию. Пономарева и Гордо были направлены в Кировск после окончания Ленинградского педагогического института им. А. И. Герцена.

Большинство учителей и одноклассников Ерофеева из Кировска отмечают, что кроме учебы Ерофеев ничем особенным не выделялся из общей массы, был «серой мышкой». Видимо, сыграли свою роль скромность и застенчивость Венедикта.

Класс был сильный, многие учились хорошо. Но выделялись учебой в классе двое: Ерофеев и Юрий Семенов. Учились они на «пятерки». Однако Семенову не очень давались сочинения, на письменном экзамене по литературе он получил «четыре». В итоге в 1955 году только они окончили школу № 1 с медалями: Ерофеев с золотой, Семенов с серебряной[1148]. Видимо, конкуренты не очень любили друг друга: Ерофеев не упомянул Семенова в «Записках психопата» среди одноклассников. Семенов же считает, что Ерофеев парень «головастый, но высокомерный, необщительный, держался на отшибе, сам по себе»[1149]. Никому не давал списывать, поэтому одноклассники на него обижались. Валя Свищева, учившаяся в том же классе, говорит, что, наоборот, Ерофеев помогал одноклассникам и давал списывать домашние задания. Ерофеев ей запомнился как «незаметный, скромный мальчик, всезнайка, всегда писавший диктанты на „отлично“»[1150].

Раисе Мироновой Ерофеев запомнился как очень тихий, симпатичный мальчик, в которого были влюблены все девочки класса. Отмечает, что Ерофеев был очень эрудированным человеком и мог ответить на любой вопрос[1151].

Еще одна одноклассница Ерофеева Юлия Никитина отмечает:

В наш 8 «в» класс мы все пришли в 1-ю школу из 6‐й школы после семилетки, и, конечно, все мы были из разных классов, поэтому надо было привыкать к новому общению. Мы тогда были проще. Поэтому и Венедикт ничем особенным среди нас не выделялся. Но все же он был несколько обособленным, потому что учился не так, как все мы. Закончил он школу с золотой медалью, в аттестате у него были одни пятерки. Помню это хорошо, так как мне доверили тогда заполнять на весь класс «аттестат зрелости», так назывался документ об окончании школы-десятилетки. Венедикт все время что-то читал. Однажды, когда я была дежурной в классе, он и еще несколько мальчишек задержались в классе на перемене, что строго воспрещалось, и Венедикт показывал им необычный журнал. При этом сказал, что из‐за этого журнала можно попасть в тюрьму. После окончания школы все мы, 27 человек, пошли каждый по жизни своим путем. Так что очень мало знали друг о друге, мало знаем и теперь[1152].

Геннадий Фомин вспоминает:

К Вене я всегда относился с большим почтением. Это был очень скромный человек, хорошо относился к одноклассникам. Он был самым умным учеником в школе. Не кичился своими знаниями, помогал одноклассникам в учебе, отличался своим примерным поведением. Когда закончился срок заключения отца, семья Ерофеевых поселилась на 23 километре. Веня пригласил меня в гости, я видел его отца. Запомнилась встреча с Веней в кинотеатре «Большевик» во время его зимних каникул на 1‐м курсе МГУ. Именно тогда я узнал о его учебе в МГУ. Я сожалею о том, что он не поступил в инженерный вуз. Но у каждого своя судьба, иногда с большими причудами. Впервые я узнал о том, что он стал писателем, из «Литературной газеты». Был этим удивлен. Решил навестить его в дачном поселке писателей. Но ведь я не читал ни одной его книги. В результате пока знакомые достали мне его книгу «Москва – Петушки», пока я читал ее, время ушло, и я узнал о его кончине[1153].

Ерофеевское поколение – это дети репрессированных в сталинские времена. Работая над справочником «Литературные Хибины», включающим 1270 персональных справок о людях, писавших о Хибинах, я обнаружил, что более 200 авторов, включенных в справочник, были репрессированы сами или их родители, родственники. Масштабы содеянного поражают.

24 октября 2001 года в центральной библиотеке им. М. Горького в Кировске открылся музей писателя. Прекрасно оформил музейную экспозицию талантливый художник Дмитрий Новицкий.

Андрей Соловьев

Материалы о Вен. Ерофееве в «Архиве истории инакомыслия»[1154]

В «Архиве истории инакомыслия» «Международного Мемориала» (Москва), крупнейшем в России собрании по истории политических репрессий и диссидентского движения в СССР, хранится несколько документов, связанных с биографией и творчеством Вен. Ерофеева. Неоднократно отмечалось значение материалов Архива как источника изучения истории неподцензурной литературы в советской России[1155]. Несомненную пользу можно извлечь из них и в случае Ерофеева. Несмотря на то, что общее число «ерофеевских» документов невелико, а собственноручных среди них нет, они разнообразны: в их числе находятся как копии сочинений Ерофеева, так и иконографические материалы.

Перечислим эти документы[1156].

Ф. 101 (Издательство «Хроника»). Оп. 2. Д. 8. Обращение «Свободу Александру Гинзбургу» (открытое письмо по делу А. Гинзбурга и Ю. Орлова). Из информационного бюллетеня «Дело Александра Гинзбурга и Юрия Орлова» № 1 (февраль – апрель 1977 года). Машинопись.

Под обращением среди других значится фамилия Ерофеева, но вряд ли это можно рассматривать как свидетельство сколько-нибудь значимой принадлежности писателя к одному из эпизодов истории правозащитного движения. Его подпись была лишь одной из 325, поставленных под обращением в феврале 1977 года. Мы не знаем обстоятельств, при которых оно было подписано Ерофеевым. В его опубликованных дневниках дело Гинзбурга не упоминается[1157], о самом Гинзбурге говорится, например, в таком контексте, свидетельствующем о малой заинтересованности Ерофеева в правозащитном движении: «Никого не различаю: Галансков, Гинзбург, Тарсис, Амальрик etc.» (сентябрь 1973 года), – а взгляд на его перспективу представляется скорее равнодушным: «Обилие диссидентских групп и направлений – от правых медведовцев – до левых ВАХСОН-овцев. На три метра против ветра. 33 струи, не считая мелких» (записная книжка лета 1978 года)[1158]. С другой стороны, с лета 1975 года в окружении Ерофеева много диссидентов, их имена мелькают на страницах дневниковых записей. По сведениям В. Э. Берлина, с Гинзбургом Ерофеев был знаком еще по Московскому университету[1159]. По мнению И. Г. Симановского, посредником, предложившим подписать обращение, скорее всего, был близкий друг Ерофеева Виктор Тимачев, лично знавший Гинзбурга и бывший у него на проводах[1160]. Другие известные подписи Ерофеева под подобными обращениями относятся к более позднему времени: например, в марте 1988 года по просьбе Н. А. Шмельковой